Дом семьи советника Руйя знала прекрасно – она не раз ходила туда с кем-нибудь из родителей, если нужно было обсудить какое-то особо секретное дело. Сторонний человек ни за что бы не догадался, что в этом крохотном домишке, почти шалаше из обмазанных глиной веток, живёт родня одного из первых людей Кносса.
А причина такой бедности была не только в необходимости скрывать те самые тайные совещания с царём от любопытных глаз, но и в стеснительности хозяев домика, кажется, до сих пор не свыкшихся с тем, до каких высот поднялся их сын. Старый Тодо был похож на Кано только внешне, тоже горбатенький был, а так даже и не скажешь, что отцом ему приходился – всю жизнь он прожил скромным гончаром, казалось, отходившим от своего круга только тогда, когда нужно было набрать свежей глины. Из того же теста была и его жена Китта, робкая, тихая и ужасно боявшаяся чем-нибудь расстроить царскую семью.
Китта и открыла Руйе дверь, когда та постучалась:
– Сиятельная госпожа царевна! Ох! А у нас в доме нет ничего, только полкувшина вина да немного орехов! И вот…
– Не переживай, Китта, – ласково улыбнулась Руйя, – мне ничего не надо, я сыта. Мне бы только с Кано кое о чём переговорить.
– Ах, конечно, конечно! Проходи, госпожа царевна, – и Китта отступила в сторону, низко кланяясь.
Тодо, как всегда, сидел за гончарным кругом, а Кано притулился рядом, вертя в руках уже готовый горшочек – таким странным образом советник успокаивал любые волнения.
Помня о том, что Алефи велел ей сохранять расследование в строжайшей тайне, Руйя на этот раз не стала прямо спрашивать Кано, были ли враги у царицы. Советника это могло навести на верные догадки.
Вместо этого она начала издалека:
– Я всё беспокоюсь из-за той пропавшей печати, Кано. Кто мог её выкрасть? Точно не А… не финикиец, он уже в это время был под стражей. Если настоящий вор не пойман… кто знает, какое он может измыслить предательство?
– Не думаю, что всё так мрачно, царевна, – ответил он. – Я считаю, виновник пропажи – сообщник финикийца, вернее всего, из его свиты. Он украл печать у Куро ещё до его приезда во дворец и давно уже скрылся, может, вообще уплыл. А цель кражи одна – потянуть время. Вполне возможно, когда будет готова новая печать, обнаружится, что казнь надо отложить ещё по какой-то причине. Потом будет ещё отсрочка, и ещё… В итоге приедет какой-нибудь важный финикийский сановник, проведёт переговоры, и пленника выпустят.
Такого объяснения Руйе и в голову не приходило.
– Кано, постой! Куро же говорит, что печать была на месте, когда он приехал!
– Разумеется, ему не хочется признаваться, что он не углядел и потерял её по дороге.
«Алефи не может быть виновен… не может… не может…»
Руйя сглотнула. Беседа пошла совсем не в том направлении, в каком ей хотелось. Она-то надеялась с похитителей печати перейти на врагов царя, с врагов царя на противников царицы… Однако всякий, кто хоть как-то соображал, понимал, что гибель Аэссы и исчезновение печати – часть единого замысла.
Кано между тем продолжал крутить в руках горшочек. Руйя внезапно поняла, как глухо он всё это время говорил и какими тусклыми были его глаза. Хоть он не откровенничал с ней, как Улато, было видно, как тосковал он по Аэссе.
– Но зачем… зачем финикийцам вообще мог понадобиться такой заговор? – дрожащим голосом прошептала она. – Какое зло им сотворила бедная Аэсса?
– Этого я и сам не понимаю, – вздохнул Кано. – Если бы против царя замышляли – это хоть ясно было бы… а царица… – он быстро провёл пальцем по глазам.
– Может, они хотят какую-то женщину из финикийской или вообще египетской знати за царя выдать? – предположила Руйя.
– Египетской? Вряд ли. Египтянки такие чванливые, что они за чужака не пойдут, хоть их озолоти. Да и в любом случае… если бы финикийские вельможи желали прислать свою ставленницу в Кносс, они бы это сделали на смотринах, но не проливали бы крови звезды Кносса потом. Нет, не могу я, царевна, взять в толк, почему финикийцы её убили.
– А вдруг тогда это были не они? – очень осторожно спросила девушка.
– Кто же тогда? – хмуро отозвался Кано. – Я тоже ведь думал – об Алефи я слышал, говорят, что он благороден и отважен. Не стал бы, кажется, он царицу убивать… а если б убил, не стал бы отрицать вины. Но никак не складывается по-другому.
– Может, можно узнать, чей это нож – Алефи или чей-то другой?
– Костяные ножи более-менее дешёвые, они могут быть у кого угодно. Никто бы не стал брать на такую подлость именной или тем более ритуальный клинок. Алефи вон не стал осквернять бронзовый меч, уверяет, что его у него выхватили.
С этим сложно было спорить. Хотя где-то со времён прапрадеда Руйи бронза стала дешеветь, благоговейное отношение к ней сохранялось до сих пор.
Руйя хотела было чётче выразить своё убеждение в невиновности Алефи, но вовремя прикусила язык, вспомнив его же предостережения. Даже в разговоре с Кано это будет рискованно.
Все их с Кано рассуждения о финикийцах она попыталась перенести на других ближних и дальних соседей Крита. Могли ли заговор против Аэссы подстроить ахейцы, или египтяне, или вавилоняне? Вдруг кому-то невыгодно было рождение у Маро наследника? А что, если кто-нибудь из царских приближённых, да хоть тот же Кано или Улато, втайне работает на правителей вражеской страны?..
Вот тут Руйя пожалела, что так мало общалась с отцом – о войнах, переговорах да торговле представление у неё было смутным. Ради чего критянин может пойти на такое дикое преступление, на убийство супруги сына Быка? Чем его можно подкупить? Золотом и серебром? Бронзой и медью? Ляпис-лазурью и ониксами?
Солнце уже висело совсем низко над горизонтом. От всего, что Руйя выслушала за день, у неё раскалывалась голова; усталые ступни зудели, страшно хотелось есть – она сильно жалела, что отказалась от вина и орехов у Китты. Когда она добралась до тюрьмы, она вообще почти не чувствовала ног – редко ей приходилось столько бегать.
Алефи радостно улыбнулся, увидев её, и сердце Руйи, как она ни была измождена и расстроена, затрепетало, как цветок на ветру.
– Прости, у Кано я ничего не узнала, – сказала она и вкратце пересказала свою беседу с советником.
– Ничего страшного, царевна, ты сделала всё, что могла, – Алефи держался всё так же бодро и безмятежно. – А у меня ещё целый день впереди.
«Всего лишь день!»
– Если ты не очень боишься своего отца, поговори с ним.
– Ой! – Руйя даже отшатнулась.
– А, боишься? Тогда не надо…
– Н-нет, не то чтоб боюсь… ну не очень… просто… просто немножко… – она замялась, смущённо уставившись в пол. – И ведь Лоссо сегодня говорил, что царь измывался над Аэссой…
– Этот пылкий отвергнутый юноша мог сгоряча всё сильно преувеличить, – сказал Алефи. – Я твоего отца видел, не забывай. Мог он или не мог убить Аэссу, тебя он сейчас будет беречь как зеницу ока. Ты же единственная наследница, верно? Подойди к нему, успокой его в горе – и осторожно, очень осторожно попытайся расспросить.
– Х-хорошо, – Руйя по-прежнему была не очень уверена. – Но ведь я у Кано не смогла ничего выпытать, а если у отца тоже?..
– Ну, лучше сперва попытаться, а потом уже делать выводы. К тому же с родными детьми люди нередко выходят на откровенность, даже если прежде не были очень близки. И да, царевна…
– Что? – Руйя уже встала, чтобы уйти: она хотела успеть во дворец, пока Маро не ляжет спать и пока её собственная решимость расспросить его не улетучилась.
– Если Кано частично прав и здесь виноват целый отряд чужеземных заговорщиков, будь осторожна вдвойне. Вы с царём можете стать их следующими жертвами.
На мгновение Руйя похолодела от страха, но тут же взяла себя в руки: