Зинку ссадили с Рыжего у самого ее двора. Хотели взять под руки, чтоб помочь ей доковылять до порога, но она вырвалась, чмокнула одуревшего от усталости Афоньку и вприпрыжку побежала домой. С порога крикнула, заливисто и радостно смеясь:
— Одурили дурака на четыре кулака! Спасибо, Афоня!
Рыжий опустился на землю. Он мог вынести насилие над собой. Но обмана, такого обмана от девчонки, от конопатой Зинки, которая больше всех донимает его своими дразнилками, такого он перенести не мог. На глазах у целой толпы огольцов она посмеялась над ним безнаказанно.
У него не было сил, чтоб в голос заплакать. Злость трясла его. Окружавшим его ребятам показалось, что Рыжий беззвучно плачет.
— Ну что, Афоня, — спросил подошедший Антон, — будешь убивать аистов? Будешь колхозное сено губить?
Афонька молчал и тогда за него ответил Яшка:
— Не будет. Ну что он, дурак, что ли? Давайте, ребята, расходиться по домам. И чтоб никто об этом ни гу-гу. Он перед нами провинился — мы его и наказали. Должен понять, что не только нам вредит. А не поймет, тогда пусть с ним председатель да участковый занимаются.
С тем и разошлись. Расставаясь с Антоном, Яшка неожиданно спросил его:
— Ты когда-нибудь рыжие камни видел?
— Видел. Под кручей около Самары. Там еще родник бьет. А что?
— Да так, ничего, — неопределенно ответил Яшка. — В горах встречаются камни ржавые, как железка.
— Ну и что? — недоумевал Антон.
— Я тебе уже говорил, что лазутчик Ашир-бея, которого в перестрелке смертельно ранили, повторял одно и то же: «ржавый камень», «ржавый камень». Если подумать, то может в этих словах и смысл есть. Понимаешь?
Антон откровенно признался:
— Ничего не понимаю.
— А я начинаю понимать, — тут Яшка неожиданно встрепенулся, вскинув лицо к небу. — Гляди, гляди. Звезда упала. И прямо на восток. Держи руку. Не пройдет и месяца, как я привезу тебе разгаданную тайну Змеиной пещеры.
Глава пятая
Не зря колхозный шофер Митька любил повторять всюду: «Я грю, что самый сильный магнит на всем белом свете — в моем газике. Кто мимо идет — остановится. Непременно всякого тянет рукой машину потрогать. А ребячью мелкоту притягивает, грю, как железные опилки — кучами».
Одна-единственная полуторка на весь колхоз и впрямь тянула к себе и малого и старого. Люди уже привычно глядели на колесный «ХТЗ» и гусеничный «ЧТЗ», на комбайн, так удивлявшие их несколько лет назад. Даже автомобиль, если он едет через село и, не останавливаясь, скрывается за окраинным поворотом, тоже не ахти какая невидаль. Но когда в колхозе появился свой газик, свое бегающее чудо, которое каждый вечер ставят в гараж, как лошадь в конюшню, а по утрам так же деловито выводят — в это поначалу поверить было трудно. Каждому хотелось потрогать машину, похлопать по кузову. И, если Митька отвернулся, нажать на сигнал — магическую пуговицу в центре руля, весело кричавшую свое бип-бип.
«От этих сигналов я, грю, скоро заикой стану», — сердился Митька. Но помочь ему ничто не могло. Отбоя и от взрослых и от детворы не было. И виновата была не только машина, у которой был «самый сильный магнит». Таким же магнитом был и сам Митька.
Ребята раскусили его сразу: кричит, сердится, а на лице — улыбка. На голове у Митьки стриженый ежик. Глаза с усмешечкой. Худощавый. И самое удивительное для ребят — Митька говорил не по-украински, а по-русски. Дразнил мальчишек хохлятами, и никто на него не был в обиде. Одевал он голубую футболку с белым воротничком и шнуровкой на груди. Схватит, бывало, мальчонку за руку, обзовет «вездесущим» или «любопытной Варварой, которой нос оторвали», подведет к мотору, прикоснется к проводку и мальчишку легким током так и пронижет до пяток. Смеются.
Что Яшка получил от отца телеграмму, знало все село, а что его повезут на станцию на машине, кроме Митьки, знали немногие. Антон удивился: для одного Яшки отец дал машину. По воскресеньям для поездки на базар и то с трудом давал.
— Киргизия — это тебе не базар, — растолковывал ему Яшка.
В гараж они пришли, как только взошло солнце. Митька дал им по мокрой тряпке и разрешил протереть машину. Попросил накачать запаску. Приладил насос и сказал: