Легко взрослеть постепенно. Легко и незаметно. Кажется, был ты вчера мальчишкой, сегодня тоже, завтра точно таким же будешь. Но это только тогда, когда нет войны, когда жизнь не преподносит тебе суровых испытаний и потрясений.
В войну мальчишки взрослели быстро. Вчера они проводили на фронт отцов, задумались. Сегодня они держали в своих руках похоронку, извещавшую о гибели дорогого им человека, и узнали, что такое бессонница. А завтра? Что ждет их завтра? Завтра они станут бойцами.
Глава десятая
Осень принесла бесконечные дожди и надоедливую грязь. То ли иссяк, то ли (прервался непогодой поток эвакуированных. Через Леваду тянулись редкие обозы, понуро брели небритые красноармейцы. За ботинками и обмотками, колесами телег и лошадиными хвостами тянулась грязь всех оттенков от светлого суглинка до жирного чернозема.
Однажды к вечеру с окраины в село донесся гул моторов, лязг гусениц.
Левадинские ребята встречали и провожали всех, кто проходил по улицам: одинокого солдата, отбившегося от части, цепочку конных или пеших. А этот незнакомый гул собрал их у поселкового поворота в два счета. Они ожидали увидеть что-то новое. И действительно, надежды их были не напрасны. Танкетки. Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Идут быстро и грязи не боятся. Бронированные… Впереди смотровая щель для водителя. Рядом торчит крупнокалиберный пулемет.
Дивятся ребята, отчего это танкетки отступают. Ну, пусть обоз. А танкетки почему? И броня и пулеметы. Разве на фронте много других танков и танкеток?
Фронт уже близко. Иногда слышна пулеметная стрельба. Еще будет бой за Леваду, надеются мальчишки. Не может Красная Армия отдать без боя село, в котором они живут.
Поздно вечером мимо мальчишек прошла еще одна, седьмая танкетка. Если бы эти машины направлялись на фронт, можно было бы стоять у дороги до самого утра. Пусть идут машины на фронт! Как можно больше! Ребята не устанут считать их, не устанут восторгаться ими. Ведь это их гордость. Наши танкетки — сто, тысяча… Представят себе такую лавину — голова кружится.
Но немцы лезут и лезут. Уже где-то совсем недалеко, уже подходят к Леваде.
Почему же наши танкетки идут не в ту сторону? Потому что их не тысяча, а только семь штук?
Разве у немцев больше?
Неправда! Не может быть. У нас больше! У нас всего больше, и все у нас лучше. У них ничего нет. У них танки из фанеры. Две ихних линии мы перебили, а третья…
И все равно они лезут и лезут.
Наши танкетки отступают. Немцы уже рядом. Где же красноармейцы? Их должно быть много. Очень много.
По другим дорогам идет война. Наши главные силы защищают большие города. А Левада — маленькое село, до которого ни у кого руки не доходят. И танкетки прошли без остановки, как будто им и дела нет до этого села, до этих ребят, провожающих их тоскливыми взглядами.
Как же быть Леваде? Как его защитить? Ушли на восток обозы, проехала «эмка», а теперь вот и танкетки проходят. Первые шесть уже далеко за Самарой. Не видно их и не слышно. Седьмая недовольно урчит за селом, мотор задыхается. Остановилось и замерло в вечерних сумерках светлое пятно, плывшее впереди танкетки.
Ребята переглянулись. Танкетка остановилась! А что если и другие еще придут и остановятся в разных местах вокруг села?
— Наверно, оборону будет держать, — неуверенно высказал Антон робкую догадку.
— А что же она остановилась с той стороны села? — усомнился Васька.
— Другие еще подойдут и станут со всех сторон, — развивал догадку Антон.
— Целый табор танкеток, — мечтательно произнес Сережка.
Яшка не любил думать и гадать, когда точно ничего не известно. Не лучше ли попытаться сначала узнать, зачем остановилась танкетка?
— За мной! Сейчас узнаем. Может, танкисту чего надо! Пошли!
«Почему так получается? — думал на ходу Антон. — Все случается ночью. День проходит — почти ничего. Как ночь — обязательно что-нибудь важное… Разве пойдешь домой, как обещал матери, когда за селом танкетка остановилась?»
Ребята наткнулись на танкетку на повороте грейдера, у самарского берега.
Водитель окликнул их:
— Стой! Кто идет?
— Свои!
— Если свои, валите сюда, ко мне. Мне одному тут скучно ночевать.
Он совсем молодой, этот водитель. Ребята забрались к нему и при свете лампочки увидели белобрысого парня в сдвинутом на макушку тяжелом танкистском шлеме. Темные пятна на его лице — это грязь. Светлых бровей при электрическом свете не было видно. Улыбка такая, как будто он провинился и, улыбаясь, просил прощения: «Так вот вышло, застрял… извините».
— Да сколько вас там еще? Трое? Четверо? Сюда сыпьте. Поместимся. Изба моя невелика. Но в тесноте — не в обиде. Теперь нас целый гарнизон.
Смешной он какой-то, этот танкист, говорит по-русски и сильно окает. И где это только так говорят? Уж, конечно, не на Украине.
Ребят он усадил на ящиках с патронами. Не сдвинешь — тяжелые. Два пулемета. Один вперед торчит сквозь стенку, а другой лежит сзади на куске брезента.
— Горючка кончилась. Наши вперед ушли, а некоторые еще сзади. К утру подойдут, подзаправят — посунемся дальше, — говорит и улыбается. Ему бы разозлиться — кончилось горючее, ночует один в дороге, нет, улыбается и шутит.
— Тут чье село?
Ребята не поняли. Как это, чье село? Известно, что все села ничьи, общие. Украинские, народные.
— Не понятно я спрашиваю? Называется как село? Наше село в Володимирской области, называется Чалыши, а ваше?
— Левада.
— А впереди како будет?
— Александрополь.
— Далеко?
— А вот, за рекой. Через мост и там… Полкилометра.
— Это дело. Наши ребята, может статься, заночевали там. Вы не боитесь ночью ходить?
— Чего бояться? — ответил за всех Яшка.
«Конечно, чего бояться? — мысленно согласился с Яшкой Антон. — Без пистолета ходили по ночам, до самой Макаровой балки. А с тех пор, как у Яшки появился пистолет, и подавно».
— Честно слово, не боитесь? Ох, ребяты, молодцы! Тогда валите в разведку, в село, что за рекой. А?
— А зачем в разведку? Там немцев нет, — Антон ухмыльнулся. — Мы и так все про это село знаем.
— На кой нам немцы? Если наши ребяты остановились в этом селе, скажите им, что кончилось у меня горючее. Стою, мол… И все.
Такое задание да не выполнить? Чего проще. Бегом до самого Александрополя. Да с гиком, с криком. По мосту через Самару пробежаться особое удовольствие. Топот катится в гулкой тишине над рекой и отдается в прибрежных камышах.
Село большое. Не то, что в Леваде — три улицы. Здесь улиц много. Они пересекаются, вливаются одна в другую.
Нигде танкеток не видно: ни на улицах, ни во дворах. Александропольцы показывали ребятам направление, в котором танкетки пересекли село. Все говорили одно и то же:
— У колодца за селом постояли, воды залили и дальше, на Терновое…
— Ну что же, будем ждать, пока остальные подойдут. А тем часом и уснуть можно. Глядишь, приснится жизнь лучше этой: каша с маслом, да кружка с квасом, — пошутил танкист, выслушав донесение ребят.
В танкетке не то что койки, даже мягкого сиденья, как в автомобиле, и то нет. Поспать, как следует, не поспишь — лечь негде.
— Пойдем к нам, дядя, — пригласил Антон. — До этих ребят — до Яшки, до Васьки — далеко, а до нас с Сережкой рядом. Через огороды — и тут…
Танкист сдвинул свою шапку на лоб и почесал затылок.
— Эх, ма, кабы денег тьма, кабы хату вашу, да сюда принести и поставить вот тут, на обочине. Тогда еще куда ни шло, можно было бы отлучиться. Нет, ребяты, спасибо, честно слово. Машину оставить не могу.
— А мы с Яшкой побудем, — предложил Васька.