— В нашем подвале не было оборудовано бомбоубежище, — с улыбкой сказал отец.
— Разумеется, нет! — хмыкнул чиновник. — Но во всех отчетах мы всегда писали, что оборудовано, ведь бумага все стерпит… Надо было быть последним кретином, чтобы браться за расчистку и благоустройство этих захламленных жутких подвалов… Так как насчет противогазов? Тебе они наверняка не нужны, а у меня есть на примете бизнесмен, готовый купить их оптом. Разумеется, если пожелаешь, и тебе от этой сделки перепадет.
— Ох, нет! — отец махнул рукой. — Забирай их в любое время, и дело с концом. Только ты уверен, что они оставались в доме? Я ведь успел изучить практически каждый уголок дома — и противогазов нигде не видел.
— Они там, точно, — заверил чиновник. — Я знаю, где они лежат, в таком месте, которое можно считать настоящим тайником, такое оно укромное! Покажу его тебе, когда на днях заеду за противогазами. Чтобы и ты знал — вдруг тебе оно тоже пригодится.
— Всегда рад тебя видеть, — сказал отец.
Ванька потянул меня за ремень джинсов.
— Ты слышал? — возбужденно прошептал он. — Тайник!
Я кивнул. Нам жутко повезло, что мы встретили этого чиновника на пути к Степанову — ведь из состоявшегося разговора я очень вовремя понял все: и где сейчас находятся «картежные червонцы» и главное — что нам ни словечком нельзя заикаться о Пижоне и его исчезновении! Пусть монахов освободят, и они навсегда уберутся из наших мест — чем скорее, тем лучше! И меньше всего мы должны рассказывать о Пижоне в присутствии Степанова! У меня мурашки по коже побежали, когда я представил, какую кашу я мог бы заварить, если бы выступил с громкими обличениями монахов — мы бы эту кашу в жизни не расхлебали! А я-то воображал, что у нас на руках козырь, который можно победоносно выложить! То есть, известное нам так и оставалось нашим козырем, но выкладывать его ни в коем случае было нельзя! Есть в колоде такая карта — джокер — которая бьет любых козырей. Вот и мы бы нежданно-негаданно нарвались на такого джокера!
Может быть, вам кажется, что я умышленно говорю загадками. Что ж, тогда ещё раз внимательно перечитайте разговор с чиновником, а потом припомните все то, что вам уже известно. Честное слово, вы поймете все, и мои слова не будут представлять для вас никакой загадки. Если же нет… Тогда подождите немного, до момента, когда я выложил все мои догадки Ваньке и отцу.
Главное — что «рука судьбы» в виде этого чиновника вовремя вмешалась и удержала меня от неудачного хода нашим козырем.
Глава 9
Мы освобождаем пленников
Офис Степанова располагался ровно напротив его рынка, за невысокой чугунной оградой красивого литья, а перед особнячком офиса был разбит газончик. «Ягуар» Степанова был припаркован за воротами ограды.
Я улучил момент, чтобы шепнуть Ваньке:
— Молчи в тряпочку — и, главное, ни слова о Пижоне!
— Но… — заикнулся он.
— Чем скорей монахи уберутся — тем будет лучше для нас! — прошипел я ему в ухо. — Потом объясню!
Он кивнул, поняв по моим внезапно изменившимся планам, что меня осенили новые великие догадки и что одним неосторожным словом он может испортить нам всю игру. С этим мы и последовали в офис вдогонку за отцом.
— Рад вас видеть! — Степанов шел навстречу отцу с распростертыми руками и с широкой улыбкой на лице. — Я вас жду!
— И вот он я, — сказал отец. — Где они?
— Эти козлы? В задней комнате, запакованы в самый аккурат! — Степанов ухмыльнулся. — Рассказывают такие интересные вещи!
— Догадываюсь, — сказал отец. — Можно нам их увидеть?
— Разумеется! Полюбуйтесь на них.
И Степанов провел нас в заднюю комнату.
Монахи действительно были «запакованы» очень основательно: крепко привязаны к стульям, веревки обвивали их от ступней по самую грудь, а их руки к тому же были связаны за спиной и крепкие веревки тянулись от запястий к спинкам стульев. И, в довершение всего, их стерегли два подручных Степанова — те самые, с приплюснутыми физиономиями боксеров и с сонными взглядами. Они воззрились на нас разинув рты, как и мы на них, потому что они представляли из себя ещё то зрелище: рясы изодраны, лица помяты, и вообще весь их вид являлся «воплощением идеального беспорядка», как говорила о нас мама, когда мы с Ванькой возвращались домой после слишком буйных игр.
— Хороши, а? — осведомился Степанов. — И говорят, что никакие они не монахи.
— Это так! — простонал рыжеватый пленник, «отец Николай». — Но мы не хотели сделать вам ничего дурного, поверьте нам, пожалуйста!
— Мы вовсе не хотели серьезно вам навредить, — поддержал его «отец Иоанн». — Нам просто было надо, чтобы вы на несколько часов покинули свой дом, вот и все!
— Ладно, — отец присел на стул напротив них, — кто вы такие и что вам было надо?
— Говорят, ученые, — ухмыльнулся Степанов. — Ученые — головой моченые! — громко рассмеялся он. Судя по веселью Степанова и по тому, как побледнели монахи, они либо уже подверглись этой процедуре макания, либо перед нашим приходом Степанов им популярно объяснял, как можно «мокнуть» человека так, чтобы он больше не всплыл и исчез навеки.
— Мы историки, — после легкой паузы стал объяснять «отец Николай». Сейчас мы в аспирантуре, и в этом году осенью защищаем наши кандидатские. Поскольку наши диссертации посвящены военной истории Советского Союза, и в первую очередь истории его военной авиации, мы много времени проводили в различных центральных военных архивах, прорабатывая невероятное количество документов на эту тему, в том числе тех, с которых только недавно был снят гриф секретности.
— Начинаю догадываться, — кивнул отец. — Ведь в свое время на нашем острове — и как раз в моем доме — была штаб-квартира авиаполка.
— Совершенно верно, — сказал «отец Иоанн». — И мы нашли письмо полковника Линькова, командира этого полка. Это письмо было написано значительно позже, после 1956 года. В нем Линьков рассказывал прелюбопытные вещи. Оказывается, во второй половине двадцатых годов авиабаза входила в число тех мест, где Советский Союз втайне помогал Германии готовить военных летчиков и проводил стажировки для групп военных пилотов — ведь по мирному договору после Первой мировой войны Германия не имела права владеть военной авиацией, и даже её лучшие асы теряли квалификацию, а молодежь вообще негде и не на чем было учить. Так вот, Линьков докладывал, что в одной из групп, секретно прибывших на стажировку под его начало, оказался сам Герман Геринг! Тогда, естественно, этого имени никто не знал, и лишь почти десять лет спустя, когда Геринг стал одним из виднейших нацистов, маршалом авиации и так далее, полковник Линьков вспомнил, что это имя ему знакомо. Он проглядел документы в архиве полка и нашел там краткую автобиографию Геринга, его аттестационные оценки — которые, надо сказать, были очень высокими, подписанное Герингом уведомление, что он знаком с правилами техники безопасности, заполненные им анкеты и множество других документов, к которым Геринг приложил руку. А тут как раз поступил приказ о перебазировке полка. Линьков побоялся отправлять эти документы в центральный архив — ещё наткнутся на них, вспомнят, что он работал с немецкими летчиками и обвинят в том, что он немецкий шпион — и он спрятал их в подвалах дома, служившего штаб-квартирой. В письме Линьков точно объяснял, как эти документы можно найти. А из того, что его письмо пылилось в архиве, с пометкой «Совершенно секретно. Не срочно. При случае доложить наверх», мы поняли, что сперва его отложили в папку «несрочных» бумаг, а потом забыли о нем, и документы, по всей видимости, так и хранятся в подвалах в целости и сохранности.
— Мы много читали о том, что Советский Союз втайне помогал Германии восстанавливать её боевую мощь, — вмешался «отец Николай», — но таких прямых доказательств этому мы никогда не находили. Поэтому нашей первой мыслью было приехать к вам открыто и официально, извлечь документы из тайника и заслужить славу их первооткрывателей. Тогда становился предрешенным не только вопрос успешной защиты наших диссертаций, но и всей дальнейшей научной карьеры — людей, нашедших такие документы, наверняка бы взяли в какой-нибудь западный университет! Но потом нам пришло в голову, что ведь эти документы имеют и колоссальную коммерческую ценность — на любом знаменитом аукционе Европы автограф Геринга, и тем более автобиография, написанная его рукой, уйдет за такие деньги, что и не вообразишь! Представляете, как бы дрались из-за них коллекционеры автографов — окончательную цену просто зашкалило бы! Так зачем нам отдавать это сокровище, иного слова не подберешь, в государственный архив?