Но если гроб не был гробом Нефр-эт, то и в усадьбе преследовали не ее память! Ведь переделки тут и там настолько сходны, что разобщить их невозможно. Да, как будто так, тем не менее вычитал же Б. Ганн в усадьбе из остатков первоначальных написаний и конец многолетия царицы, и даже два знака из ее имени, не говоря уж о звании «жена — большая» такого-то царя.
Правильно, слова «жена —-- большая» читаются достаточно отчетливо. В сочетании с последующими непеределанными, значит тоже первоначальными, званиями и именем Амен-хотпа IV они позволяют считать хозяйкою усадьбы до передачи ее царевне Ми-йот жену фараона. Заметим, однако, что сам Б. Ганн указывал, что подобного титла у Нефр-эт ему нигде больше отыскать не удалось. Действительно, она всегда «жена царева» обычно с добавлением «великая», редко «большая», а не «жена —-- большая царя (и) государя, живущего правдою владыки обеих земель Нефр-шепр-рэ — Единственного для Рэ —-», и вообще титло Амен-хотпа IV нигде больше не включено в титло Нефр-эт. Единственное сколько-нибудь сходное словосочетание, которое мог привести Б. Ганн, это — «жена царева великая Единственного для Рэ». Но это словосочетание не титло царицы, а всего лишь ее случайное обозначение, один только раз встреченное на одной вельможеской гробнице. Равным образом не титло фараона наименование «Единственный для Рэ», употребленное вдобавок с определенным членом как обиходное обозначение царя-солнцепоклонника. Еще существеннее то, что в приведенном Б. Ганном словосочетании царица, как обычно, «жена царева», а не просто «жена». Правда, что следовало за словом «жена» в усадьбе — неясно, однако стой тут «жена царева», слово «царь» из почтения было бы выписано первым, чего на деле как раз и нет.
Ну а остатки многолетия Нефр-эт «жива она вечно вековечно»? Увы, они сводятся к одному слову «вековечно», никаких следов имени царицы впереди не заметно, и слово может быть из совсем иного словосочетания, имевшегося некогда в пробеле между именем фараона и именем хозяйки усадьбы.
Остаются два знака нфр, стоящих друг над другом, как в имени «Нефр-нефре-йот Нефр-эт». Воспроизведения их не было издано, н потому трудно судить о степени их сохранности. Несомненно только, что она далеко не безупречна, потому что оба эти знака сначала были прочтены и переданы совсем иначе — как две буквы для сильного х (два жгута из льняных во-локон). Но как смутно бы ни были видны эти знаки, их все-таки могли прочесть как два нфр!
Итак, обследование надписей тоже не раскрыло тайну, тяготеющую над царской усадьбой. За царицу Нефр-эт говорят два знака нфр, расположенные друг над другом, как в имени царицы, и прочтенные таким тонким знатоком египетской письменности, как Б. Ганн. За Нефр-эт говорит звание «жена» такого-то царя, потому что наука не знает никакой другой «жены» Амен-хотпа IV, которая где-либо или когда-либо была бы изображена рядом с ним служащею солнцу, тогда как Нефр-эт изображена так множество раз. Наконец, за нее говорит отмеченное тем же Б. Ганном изображение ее на столбе в преддверье с залепленным венцом и частично изглаженным титлом, в котором имя Нефр-эт читается совершенно отчетливо. Правда, переправлен был и венец на голове ее мужа, а ее титло тут вполне обычного состава и только потерто, а не переделано. Тем не менее и здесь, в преддверье, нетрудно усмотреть попытку переделать изображение царицы в изображение царевны. Естественно также припомнить случаи истребления имени Нефр-эт на подножиях изваяний ее дочерей, в том числе старшей, Ми-йот. Против царицы Нефр-эт говорит невозможность оторвать переделки в усадьбе от переделок на золотом гробе, который именем царицы, по справедливому заключению Р. Энгельбаха, написан быть не мог. Против царицы говорит также исконное отсутствие налобной царской змеи на переименованных усадебных изображениях.
Что же остается делать? Кажется, только одно — мечтать о том, не найдутся ли прописи, по которым когда-то были выполнены в усадьбе ее первоначальные надписи?
Однако не смешно ли надеяться, что рабочие прописи могут найтись через три с лишним тысячи лет? Конечно, надежда невелика, но все-таки не так и смехотворна.
Новая столица Амен-хотпа IV строилась на пустом месте. Чтобы в несколько лет построить заново большой великолепный город, мало было согнать туда мио-fO народу. Простую рабочую силу можно было использовать для возведения зданий, но для отделки их нужны были мастера. Некоторое понятие о том, сколько их было нужно, можно составить себе по развалинам города.
Вот главный храм солнца. Просторная ограда (800 × 300 м!) и внутри ее громадное здание из белого камня, бесконечно длинный прямоугольник, вереница дворов, предваряемых воротами, башнями, навесами на столбах, с бесчисленным множеством боковых помещений. И этот огромный храм был покрыт резными изображениями и надписями. Подле храма под прямым углом к нему был расположен главный дворец. Его считают самым большим созданием гражданского зодчества древности (примерно 700 × 300 м, и это не считая смежных личных дворца и храма царской семьи!). Основная часть дворца была тоже из белого камня. Он был украшен золотом, и изразцами, живописью, резными изображениями и надписями. Сколько умелых рук было необходимо, чтобы отделать во храме и дворце стены, столбы, перила, косяки, притолоки… А в столице были еще другие храмы и дворцы, и в них, как и в особняках знати, имелись каменные части, тоже нуждавшиеся в отделке. На скалах вокруг города высекались пограничные плиты, а на них изображения и надписи; ими же покрывали входы и стены гробниц, вырубленных для высокопоставленных лиц внутри скал.
Откуда было взять столько умелых мастеров, чтобы покрыть все это изображениями и надписями? Поневоле приходилось привлекать также людей неопытных, неумелых, а то и просто неграмотных. В помощь таким работникам и давали прописи. Это были известковые слепки с частями особенно частых написаний, сделанные с образцов, выполненных опытными мастерами. Такие известковые прописи с именами и званиями солнца, царя, царицы были откопаны в разных местах главного дворца. Больше всего их нашлось на южном дворе, под которым были обнаружены остатки снесенных впоследствии жилищ, видимо строительных рабочих.
Вот если бы нам найти подобные прописи в царской усадьбе для ее первоначальных надписей! Тогда бы мы знали, кто была владелица усадьбы до передачи ее Ми-йот. На этих кусках мы прочли бы звание и имя загадочной особы, узнали бы, наконец, доподлинно, была ли то царица Нефр-эт.
Так обыщем же всю усадьбу, пройдем ее вдоль и поперек, не оставим необследованным ни одного уголка! Но какое разочарование! Сколько б мы ни искали повсюду: в преддверье и службах, в домах и дворцах, в «беседках» и храме, вдоль прудов и водоемов, на дорожках и площадках, в цветниках и под деревьями, — мы нигде не найдем даже следа прописей…
РАЗГАДКА ТРЕХ ЗАГАДОК
Итак, поиски в самой усадьбе ни к чему не привели: желанных прописей там нет. Однако разумно ли вообще искать их там? Разве оставили бы лежать в таком нарядном и благоустроенном месте безобразные прописи, способные только портить вид? Разумеется, их выкинули бы вон, прочь за ограду усадьбы, как только надобность в них миновала. Но тогда есть надежда найти их вне усадьбы; давайте поищем вокруг нее. Южнее ограды имеются кучи мусора. Однако что это валяется между нею и ими? Какие-то куски со вдавленными надписями! Да ведь это они, искомые прописи! Одна, другая, третья… Но, увы, перед нами прописи для иных надписей, не те, какие мы ищем: всего только имена царя и его солнца… Однако что же этот’ Известковые слепки с точно такими же словосочетаниями, как на золотом гробе и в переделанных надписях усадьбы. Правда, тут только часть прописей для нескольких надписей одинакового содержания, но, к счастью, обрывки титла взаимно дополняются, частично даже перекрываются: слово, которое стоит в конце одного куска, оказывается в начале другого. Так постепенно восстанавливается целое титло, и восстанавливается почти без изъяна и вполне надежно: