Таким образом, можно, пожалуй, безошибочно за нынешним нелепым словосочетанием распознать окончание титла Кийа, именно ее имя и многолетие. Не исключена даже возможность, что знак птенца в странном словосочетании представляет не замену знака коршуна, а заимствование из первоначальной надписи, как и предшествующий знак тростника. Не исключено, что на гробе имя Кийа было написано не со знаком для звука алеф, а со знаком для в на конце, что для тогдашнего египетского правописания было бы вещью вполне возможною.
Вопреки впечатлению, сложившемуся у издателя сосудов с титлом Кийа, начальные его слова укладываются в переделанное начало надписи на крышке гроба (А) и, надо полагать, любого другого титла на нем, а само имя «Кийа» с придачею, скажем, многолетия: «жива она!» — в переделанный конец той же надписи, видимо также надписи F.
В прочих надписях на гробе за титлом Кийа следовало (в одних по-видимому, в других определенно) что-то более длинное, чем простое многолетие «жива она!». В наружных надписях В и С это могло быть какое-нибудь расширенное многолетие; во внутренних надписях D и Е в конце читаются остатки заупокойных пожеланий. Можно, однако, усомниться, на своем ли месте помещаются слова, заключающие ныне надпись Е: «повседневно непрестанно»? Надписи D и Е одинакового расположения, направления и выполнения, и отвалившиеся золотые листочки с письменами могли быть при восстановлении надписей в наше время перепутаны, помещены вместо одной надписи в другую. В частности, Р. Энгельбах полагал, что коней надписи Эмог принадлежать на самом деле надписи Е Первоиздание 1910 года молчит о каких-либо окончаниях надписи Е после титла, так что очень похоже на то, что слова «повседневно непрестанно» ко времени находки гроба отвалились и на свое теперешнее место были водворены руками наших современников. Но в таком случае подлинное место этих слов могло быть не в конце надписи Е, а в конце надписи D. Разумеется, такое допущение нуждается в проверке по подлиннику, но если оно приемлемо, то надпись D могла бы быть восстановлена едва ли не полностью в своем первоначальном виде: «[Жена] любимая боль[шая] цар[я] (и) государ[я], живущ[его] правдою, владык[и] обеих земель [Нефр-шепр-рэ — Единственного для Рэ], отрока добр[ого] солнца живого, который будет тут жив вековечно вечно, [Ки]йа — жив[а она!]. Сердце [ее] (или: [твое]) на месте своем, види[т она] (или: види[шь ты]) Единственного (?) для (?) Рэ повседневно непрестанно». К сожалению, увериться хотя бы в том, что существующее окончание надписи D понято правильно, по имеющимся изданиям невозможно: они расходятся между собой, никак не поясняя расхождений. В частности, ни в издании 1910 года, ни в переиздании 1916 года между словами «видишь ты» и «Единственный (?) для (?) Рэ» не показано ни малейшего пробела; по изданию же 1931 года между теми и другими может быть «пробел неизвестной длины». В первоиздании показано разрушение после слов «Единственный (?) для (?) Рэ». Если чтение «Единственный для Рэ» правильно (все три издания воспроизводят два знака из шести по-разному), то хотелось бы видеть пробел там, где он показан в первоиздании, так как тогда получится все-таки что-то связное. Восстанавливаемому предположительно словосочетанию: «види[т она] (или: види[шь ты]) Единственного для Рэ повседневно непрестанно» можно найти немало соответствий в других солнцепоклоннических надписях. О царице говорится: «Она видит властителя постоянно, непрестанно». Сановники желают от фараона: «Да дашь ты насыщаться мне видом твоим непрестанно», «Да даст он… век добрый в созерцании красоты [его] повседневно непрестанно», «Да даст он век высокий (т. е. долгий) в созерцании красоты тв[оей](!), (так чтобы) не переставать видеть те(бя) (!) повседневно». Об этом просят и солнце: «Да дашь ты мне… век добрый в созерцании владыки обеих земель, (так чтобы) не переставать (видеть) красоту его». Про исполнительного сановника сказано: «Насыщается он видом твоим (т. е. фараона) непрестанно». Видеть «непрестанно» хотят и солнце. Вельможа говорит ему: «Глаза мои видят тебя непрестанно». Сановники просят у солнца: «Да дашь ты насыщаться мне видом тв(оим) непрестанно», «Да дашь ты выходить утром из преисподней созерцать солнце, (когда) воссиявает оно, непрестанно», «Да дашь ты мне век добрый в созерцании красоты твоей непрестанно» и, видимо, также: «Да даст оно век высокий в созерцании красоты твоей (!), (так, что. бы) не переставать видеть те(бя) (?) повседневно». Вельможе желают: «Нс перестанешь ты созерцать Рэ».
С разгадкою загадки золотого гроба сама собою разгадывается и загадка четырех великолепных алавастровых сосудов, предназначенных для внутренностей умершего и обнаруженных вместе с гробом в так называемой гробнице Тэйе. Крышку каждого из них венчала тонко изваянная человеческая голова со тщательно переданными накладными волосами, причесанными и подстриженными во вкусе того времени. Надписи, имевшиеся некогда на сосудах, были старательно стерты. Лицо не походило ни на кого из известных по виду деятелей солнцепоклоннической поры. Оставалось только гадать, кого же изображают замечательные головы? Их приписывали поочередно чуть ли не всем царственным особам тех дней: Тэйе, Тут-анх-амуну, Амен-хотпу IV, Нефр-эт, Семнех-ке-рэ, Ми-йот. Накладные волосы, вроде изображенных на головах, носили тогда, как не раз отмечали исследователи, одинаково мужчины и женщины, и потому можно было опознавать в головах сосудов равно царей и цариц.
Теперь, когда переделанный на имя Амен-хотпа IV золотой гроб оказался гробом побочной жены царя Кийа, естественно считать погребальные сосуды, найденные вместе с гробом и начисто лишившиеся надписей, погребальными сосудами той же Кийа. Сравнение голов на сосудах с человекоподобным гробом и изображениями Кийа в усадьбе подтверждает этот сам собой напрашивающийся вывод.
Как показали в свое время английские исследователи, золотой гроб был надписан для своей хозяйки задолго до кончины Амен-хотпа IV: в первоначальной надписи встречается знак, изображавший египетскую богиню правды Мэ и ставший как многобожеский неупотребительным в более поздние годы царствования.
Э. X. Гардинер обратил также внимание на то, что налобная царская змея на гробе надписана именем солнца, бывшим входу в поздние годы Амен-хотпа IV-и потому, можно думать, добавлена впоследствии, так что гроб первоначально не был увенчан ею. Как отметил в 1931 году Р. Энгельбах со ссылкою на Г. Брайтона, на одной из голов на погребальных сосудах хвост царской змеи был врезан позже в пряди волос, и С. Олдред в 1957 и 1961 годах подтвердил это обстоятельство. Значит, первоначально на головах сосудов тоже не было царских змей, их добавили потом, но затеям отбили, возможно, тогда же, когда изгладили надписи. На усадебных изображениях Кийа налобной змеи тоже не видно. Вдобавок как там у Кийа, так и на голове ее гроба и на головах сосудов одна и та же прическа. Совпадение прически на гробе и на сосудах отметил еще С. Олдред в 1957 году, заключив отсюда о принадлежности гроба и сосудов одной и той же женщине.
Теперь, когда владелицей погребальных сосудов оказывается Кийа, мы получаем несколько превосходных изображений этой женщины. Как у царицы, у нее было довольно широкое и вместе с тем худощавое лицо, но этим едва ли не ограничивается сходство. Той торжественной невозмутимости, той нежной утонченности, которыми отмечены лучшие изваяния Нефр-эт, в этом страстном, целеустремленном лице нет и следа. Темные, большие и длинные, немного раскосые глаза широко открыты и напряженно смотрят из-под густых черных бровей. Нос тонкий и прямой с раздутыми ноздрями. Полные губы заметно выдаются и плотно сжаты. Есть что-то жгучее и суровое и в то же время вдохновенное в этой красоте, такой отличной от спокойной красоты царицы.