— Спасибо, Мишка! — сказал я, и на моих суровых, никогда не плакавших глазах блеснули скупые мужские слезы. — Ты — настоящий друг!.. Поверь, не пройдет и одной луны, как голубь принесет тебе хорошие вести.
Хотел я отметить наш отъезд митингом и выступлением перед ребятами с пламенной речью, но вовремя вспомнил, что ни у Джека Лондона, ни у Брет-Гарта о митингах ничего не говорится.
Я только снял шапку, помахал ею и закричал:
— До свидания, ребята! Нам пора идти по Тропе, а вы пока гуляйте. Немного еще потерпите. Все будет хорошо, если будете держать язык за зубами. Пусть это будет наша тайна.
Все принялись кричать, махать шапками, и я подумал, что так, наверно, не провожали в путь ни одного золотоискателя в Доусоне.
— Вперед, аргонавты! — скомандовал я, и Дубленая Кожа, плюнув на ладони, взялся за ручки Золотой Колесницы Счастья. Его грубо высеченное лицо с нависшим лбом, массивным подбородком и немигающими светло-голубыми глазами говорило о том, что этот человек знает только один закон — Закон Силы.[18] Все невольно любовались тем, как легко и свободно Дубленая Кожа толкал тележку.
— Вперед аргонавты, — опять крикнул я.
— Вперед, миронавты![19] — закричал Левка, явно подражая во всем любимому командиру.
— Вперед, к золотым берегам! — складно добавил Димка, и я сразу понял, что он добавил эти слова неспроста: у нас получалась песня. Мне стало очень весело, и я запел:
Димка подхватил и сразу сочинил конец куплета:
Не успели мы пропеть эти слова, как у меня уже был готов бодрый припев:
Оттого, что ради рифмы я вместо «в земле» сказал «в земли», нам стало весело, и мы, все трое, громко заорали:
— Во мгле, — пропел Левка,—
Тут Димка подмигнул и закончил припев по-своему:
Мы мотнули Димке головами в знак согласия с его поправкой, еще раз гаркнули припев:
Под песенку было очень легко и весело идти, и мы, не переставая, орали, чтобы шагать в такт, громко топали ногами и разбрызгивали вокруг себя жидкую грязь.
Перед нами бежала лохматая собака по прозвищу Мурка. Она очень напоминала тех отчаянных дворняг, которые с обрывком веревки на шее, вырвавшись от собачников, носятся по улицам. Но Левка утверждал, что Мурка — одна из самых универсальных острогорских собак.
Скоро шоссе кончилось, и грязная, развороченная грузовиками дорога пошла по широкой лесной просеке. Мы вытащили Золотую Колесницу Счастья из глубокой колеи и поехали стороной под самыми соснами. Там еще лежал снег, и наша Мурка, обрадовавшись раздолью, носилась, как стрела, по лесу, валялась в снегу и, высунув красный язык, снова летела к нам, ища глазами нашего одобрения.
— Вот увидишь, Молокоед, — важно говорил Димка, — из этого пса выйдет толк. Поверь мне, я-то уж знаю собак…
— Да откуда ты их знаешь? — возмутился Левка. Он еще не понял, что мы уже золотоискатели, а Димка говорит на том языке, на каком разговаривают все парни от Калифорнии до Аляски.
— Знаю собак… — продолжал ворчать Левка. — Ты горшкову Пальму и то боишься. Она тебе навстречу хвостом виляет, приветствует, а ты бежишь от нее сломя голову… Пальма удивится, уши навострит и думает, что ты вор, вот и начинает лаять. Пальма знает, хороший человек от собаки не побежит.
— Так что, я, по-твоему, плохой, да? — Димка шагнул к Левке, пригнув длинную шею. Только не шипит, а то совсем, как гусак…
— Я не говорю: «по-моему, плохой»… Это Пальма так думает…
— А ты как думаешь?
— А я думаю, ты просто трус!
— Я — трус?
— Ты — трус!
18
Это слова не мои, а Джека Лондона. Оговариваюсь, потому что за чужие слова некоторых писателей приглашают в нарсуд. Лучше оговориться. А то доказывай потом, что ты не писатель. —
19
Аргонавты — это люди, которые отправлялись в дальний путь из древней Греции за каким-то золотым руном. А что такое «миронавты» — этого не знает даже Левка Гомзин. Ему — лишь бы в рифму. —