— О, это хорошо! Три юных немецких патриота — замечательно! Надо, чтобы об этом говорили газеты. Господа, отпустите их! Они поедут со мной.
Я замер. И — что говорить — растерялся. Правда, немецкий я к этому времени уже знал здорово, но диалекты всякие могли подвести, и генерал мог разоблачить нас.
И все-таки — игра стоила свеч! Или мы вернемся домой, в Россию, или нам долго еще придется влачить здесь, в Германии, жалкое существование. А! Была не была…
Я решил махнуть на все рукой. Дал знак ребятам, что надо рискнуть.
Полицейские расступились, и мы поднялись за генералом в вагон.
— Ну рассказывайте, откуда вы и кто? — спросил генерал, усаживаясь в свое кресло в роскошном купе.
Я повторил примерно то, что говорил Мальчевскому: мы родом из Грюнберга, родители наши недавно погибли во время налета советских самолетов, а мы, два брата и сестра, должны отомстить за родных… И так далее и тому подобное…
— Как вас зовут? — снисходительно улыбаясь, спросил генерал.
— Меня — Отто, его, — кивнул я на Димку, — Руди, а ее — Грета.
— Настоящие германские имена! — громко воскликнул генерал. — Так вот, Грета, что ты будешь делать на фронте?
Я сразу вспомнил, что Белка до сих пор говорит по-немецки с большим акцентом и потому бухнул:
— Господин генерал, извините, но она с тех пор, как мы подверглись налету, стала немой и плохо слышит.
— Да? Жаль, жаль… Такая хорошая немецкая девочка и — контузия! К врачу обращались?
— Доктор сказал, что со временем может пройти…
— Как жалко! — произнес генерал и, пересев к Белке, погладил ее по волосам. — Ну что ж, я прикажу отвести вам купе. Располагайтесь… Вы, наверно, основательно измучились?
— Ох, господин генерал, до того измучились, что едва стоим на ногах.
— Ложитесь и отдыхайте… Завтра поговорим… — Генерал вызвал одного из подчиненных и приказал: — Дайте им умыться. Есть хотите? Нет? Тогда пусть ложатся.
Поезд тронулся. Мы отправились с нашим провожатым в туалет, где он дал нам мыло и каждому — по полотенцу.
— Умывайтесь! А потом, — солдат приложил руку к щеке, — бай-бай.
Когда я возвращался, то невольно задержался против купе генерала. Дверь была прикрыта неплотно, и я услышал, как кто-то говорил:
— …большая ответственность. И я должен предупредить вас, господин генерал, что нельзя столь безрассудно доверяться первым встречным.
— Что же, Фольмер, по-вашему, дети — шпионы? — ехидно спрашивал генерал.
— Не знаю, кто они…
— Тогда молчите, Фольмер! — гремел из купе начальственный голос. — Вы готовы тащить в гестапо каждого невинного младенца.
— Господин Гиммлер приказывает нам подозревать каждого. Поэтому разрешите мне, господин генерал, принять необходимые меры предосторожности.
— А это уж ваше дело. Для того вы и существуете. Только предупреждаю, Фольмер, чтобы все было сделано изящно…
Я понял, что разговор идет о нас, и на цыпочках вернулся в свое купе. Ребята устраивались спать. Димка лежал на второй полке, а Белка старательно заправляла постель внизу.
— Вот хорошо получилось! — радостно приговаривала Нюра. — Так мы, пожалуй, доедем до самого Острогорска.
— Еще чего захотела!
— Приедем в Острогорск, — тихо произнес я, — а там уж стоит у вокзала машина. А шофер бегает по всему вокзалу и спрашивает: «Скажите, вы не знаете, приехала Анна Соколова?»
Мы рассмеялись.
— Знаете что? — помолчав, вдруг сказала Белка. — Мне так и кажется, что над моей полкой появится сейчас голова Левки. Встанет Левка, приподнимется и скажет: «А что, Молокоед, здорово получилось, правда?»
— Да, — ответил Димка. — Эх, Левка, Левка! Когда мы поймали в лесу Соколова, — помнишь, Вася? — так Большое Ухо стоял с топором в руках… Ты, говорит, ногами-то не особенно взбрыкивай, а то вот хвачу топором по башке, враз успокоишься! Это он твоею отца так, — добавил Димка, обращаясь к Белке.
Но Белка уже спала. И Димка отвернулся к стенке. А я лежал на спине и думал: «Кто такой этот Фольмер? Как мы должны перед ним изворачиваться?»
Когда я уже начал засыпать, послышались чьи-то шаги в коридоре. Шаги смолкли против нашего купе. Потом мне показалось, что кто-то с другой, внешней, стороны щелкнул ключом.
Я встал и подошел к двери. Она была закрыта.
КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ
Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.