— Сват приехал… Сват…
А Николай Васильевич дает им четверть самогона и идет в дом. Фюслер сидит уже хмельной в переднем углу, рядом с ним бледная нереста и еще человек пять немцев.
— О, сфат! Сфат! — старается подняться на ноги жених.
— У немцев для меня — ни свата, ни брата, — отвечает Николай Васильевич, да как врежет в Фюслера из автомата, так тот и свалился под стол. Мы перебили остальных фашистов, схватили невесту и с бубенцами прикатили в лагерь. До сих пор она у нас в санчасти работает. Так и пошло — Сват да Сват. Даже в сводках Совинформбюро его только так и величают. Немцы огромную награду за его голову назначили, да дудки! Никто не может поймать Свата.
— А мы его увидим? — живо спросила Белка.
— Увидите, — ответил Макарычев. — Ложитесь, утро вечера мудренее. Ты тут ложись, — указал он Белке на топчан, — а вы — тут.
— Дядь Федя… — начал было я.
— А ты откуда знаешь, как меня зовут?
— Да нас же к вам направила ваша жена Анфиса Дмитриевна. Просила кланяться.
— Вон оно что, — обрадовался Макарычев. — Ну как она там?
Мы рассказали, как подслушали разговор Анфисы Дмитриевны с полицаем. Я упомянул о том, что немцы собираются наступать на партизан и если Макарычев не будет в понедельник дома, то его жену повесят. Партизан на минуту посерьезнел, попросил повторить слова жены и наконец проговорил:
— Молодец, Фиска! Ей-богу, молодец!
Мы впервые спали так хорошо, что не видели никаких снов. На следующее утро к нам пришел Макарычев и поздоровался:
— С добрым утром, партизаны! Вас требует к себе командир.
На дворе уже вовсю светило солнышко. Осенний лес купался в его лучах. Рядом с землянкой, в которой мы спали, приподнимали почву, как грибы, другие жилища партизан.
— Вот сюда! — показал нам Макарычев на землянку, из трубы которой валил дым.
Мы вошли, и — как вам изобразить, что произошло потом?
— Папка! — крикнул я.
Да, за столом сидел мой отец! Он был тщательно побрит, в ладной гимнастерке, по которой пролегала портупея.
— Что такое? — не верил своим глазам отец. — Вася?
Я прижался к папке. От его гимнастерки пахло дымом, как и у нас в землянке.
— Да как ты здесь? Что за чудо?
Я кивнул на Димку:
— А его узнаешь?
Отец долго смотрел на Димку, недоуменно спрашивал:
— Димка? Да, Димка! Такой здоровяк, я и не узнал. Вполне можно брать в армию. Сколько тебе лет?
— А эту девочку ты не знаешь, — указал я на Белку, которая сидела в углу и смотрела на нас. — Это самая лучшая девочка на свете. Белка.
— Неужели? — рассмеялся отец. — Что на белку она похожа, это верно. Но только как ее все-таки зовут?
— Нюра, — откликнулась Белка. — У меня много имен. Ребята все говорят: Белка да Белка, а в Германии меня звали Анхен…
— Ты что, была в Германии? — удивился отец.
— Да мы все из Германии, папа! Жили там месяца три, — вмешался я.
У нас начался длинный разговор, который я не собираюсь здесь передавать, так как читателю все известно.
— А мы знаем, — склонив голову, улыбалась Белка. — Знаем, как вы в сватья попали…
— Откуда же? — смеялся отец.
— Это все Макарычев, — влюбленными глазами смотрел я на отца. — Он очень хорошо к тебе относится.
Отец рассказал нам, что в первые же месяцы войны попал раненым в плен. Оттуда бежал, в скором времени стал командиром партизанского отряда. Один из первых, с кем он познакомился, и был Макарычев. Это очень отважный партизан, большой специалист по подрывным работам. Только раз у него получилась неудача: он мудрил что-то со взрывчаткой, которую доставали из неразорвавшихся немецких авиабомб, сильно ожег щеку…
Наш разговор неожиданно прервали. Явился радист, подал отцу радиограмму. Он быстро поднялся с места, приказал:
— Макарычева ко мне!
В радиограмме предлагалось отряду Свата сегодня ночью выступить на дорогу Полоцк — Витебск и перерезать ее. Мы сразу же подумали, что наша радиограмма достигла цели.
— Ну, Федя, начинается! — радостно проговорил отец. — Приготовься и с полудня двигай!
Макарычев убежал к своим подрывникам. После обеда они выстроились перед землянкой отца. Он еще раз тщательно посмотрел, как обмундированы партизаны, проверил — не гремит ли что в их снаряжении, и они отправились по лесной тропинке.
— Мы тоже пойдем с ними, — ходил по пятам отца и клянчил я.
— Никуда не пойдете! — отрезал он. — Сидите пока в землянке.
Целый день мы таскались по всему лагерю, смотрели, как работают женщины в прачечной, как орудует в своей землянке радист, и Димка даже начал ему помогать. Потом были в санчасти, где Белка сидела у постели Никонова и говорила с Настей, той самой маленькой «невестой» Фюслера. А дальше — совсем неожиданно оказались у землянки, в дверях которой стоял часовой. Я спросил, что он охраняет, но часовой промолчал, а бежавший мимо партизан крикнул, что здесь находиться нельзя и нам нужно убираться подобру-поздорову.