Оказалось, Димкин отец — рабочий, столяр и умеет делать все…
Сын рабочего тоже не ударил в грязь лицом.
Недаром у нас так много говорят про рабочий класс! Рабочий класс все умеет, всего добьется. И даже на необитаемом острове не растеряется.
Как-то у меня еще до войны был такой разговор с папой.
— Ты кто? — спросил я его.
— Служащий.
— А почему не рабочий?
— Меня сами рабочие выдвинули. Пришлось служить…
— А кому ты служишь?
— Рабочему классу.
— Ну, если так, то еще ничего. Смотри только, служи как следует!
Служил папа хорошо, его даже орденом наградили, а все не то: служащий, а не рабочий!
Теперь я понял, почему Димка каждую вещь на глазок проверяет: старается подражать во всем отцу-столяру.[33]
И все-таки Левка не доверил Димке щуку.
— Я из нее балык сделаю, — сказал Большое Ухо. — Такой балычок, что пальчики оближете.
Он сам выпотрошил свою добычу, вымыл и поволок на опушку, решив сделать коптильный завод. Найдя небольшой обрыв и выкопав в нем нишу глубиной в метр или полтора, как советовал Ф. Куницын — автор книги о ловле и хранении рыбы, Большое Ухо проделал вверху отверстие. Получилась печка с трубой. Левка для пробы развел огонь, присыпал его сырыми сосновыми ветками, а вход в печку забил хвоей и землей. Из трубы сразу повалил густой дым, и Левка крикнул:
— Пошла работа! Приходите через час щучий балык есть.
Мы с Димкой ушли снова вытряхивать рыбу из морд, а Левка остался на коптильном заводе с Муркой, которая не отходила от него теперь ни на шаг.
Рыбы в морды набилось невероятное множество, и Димка высказал предположение, что начался ход. Пожалуй, он был прав, потому что я тоже читал, будто рыба ранней весной становится совсем дурной и начинает метать икру.
— Жаль, здесь не водится кета, — сказал Дубленая Кожа. — Можно бы насолить вагон красной икры. Потому что икра для нас, золотоискателей, — продукт!
Неожиданно прибежал Левка, и мы уже по его встревоженному лицу поняли: что-то произошло.
— Ребята! — зашептал он, хотя вокруг нас никого не было. — Тут кто-то ходит…
Оказывается, Левка сидел около своего коптильного завода и думал, нельзя ли вместо щуки поймать такого же большого осетра. Вдруг Мурка заворчала и уставилась на березовые кусты. Левка тоже стал смотреть на них, но ничего не увидел. Мурка опять начала ворчать, и тогда Левка заметил, как из березняка поднялась чья-то голова и опять исчезла. Он взял кусты под наблюдение и окончательно убедился, что в них скрывается человек.
— Мне что-то жутко стало, — сказал Левка. — Наверно, это тот старичок, который сам прячется, а от него никуда не спрячешься. Вот, думаю, как пальнет сейчас из кустов… Я и убежал за вами, посоветоваться. Ловить его или…
— …или сделать вид, что пошел за дровами, — ухмыльнулся Димка.
Левка уже давно не выпучивал глаз, а тут опять начал выпучивать.
— Ладно, — говорю, — Левка, подожди шуметь. Посмотрим, что за тип прячется там у тебя в кустах.
— Только знаешь что, Молокоед, — предложил Левка, — зайдем не с этой стороны, а из лесу. Тогда он не увидит нас, а мы его будем видеть.
Мы сделали большой круг и вышли к коптильному заводу из чащи леса. И что, вы думаете, мы обнаружили? Около Левкиной печки копошился маленький сгорбленный человек и все время озирался вокруг. Он почему-то копался в кучке земли, которую выбросил из ниши Левка, рассматривал ее, подносил горстями к глазам, потом бросал и опять начинал копаться. Под Димкиной ногой хрустнул сучок, маленький человечек так и вздрогнул весь: выпрямился и впился глазами в нашу сторону. Мы заметили, что все лицо его было покрыто седым грязным волосом, а на шею свисают длинные лохмы вроде гривы.
— Поп! — прошептал Димка.
«Нет, не поп, — подумал я. — Попы не надевают коротких пиджаков со светлыми пуговицами и не носят штанов».
А странный человек, словно почуяв, что за ним наблюдают, вдруг вскинул на плечо небольшой мешок и побежал, спотыкаясь, к тем кустам, из которых следил за Левкой.
— Ты оставайся здесь, Большое Ухо, — скомандовал я, — а мы с Дубленой Кожей пойдем за ним.
Где бежит эта обезьяна, мы хорошо видели по движению верхушек молодых березок. Маленький человек выскочил совсем недалеко от нас из березняка и, оглянувшись по сторонам, пошел вдоль леса вверх по течению реки. Мы шли по пригорку и старались не выпускать его из виду. И вдруг старичка не стало. Там, где он скрылся, не было ни кустов, ни оврагов, ни ямы, а он исчез.
— Вот так штука! — воскликнул Димка. — В Золотой Долине, оказывается, есть лешие.
33
Вы спросите: при чем тут рабочий класс? Уж если рассказываешь о том, как рыбу вялили и коптили, так и рассказывай, не морочь голову. Но ведь и Гоголь так делал. В «Мертвых душах» он писал, как Чичиков разъезжает по разным помещикам, а потом вдруг начал расписывать тройку и про Чичикова забыл. Я спросил Павла Матвеевича, почему Гоголь так пишет? А он мне объяснил, что Гоголь сделал лирическое отступление. У меня насчет рабочего класса тоже лирическое отступление получилось. —