— Пора знать! — огрызнулся я.
— Что делать? — проворчал Димка. — Караул кричать?
Я вскочил на колени и чуть не высунул голову из-под камня:
— Правильно, Димка! Эврика![40] Давай кричать «караул!»
Я решил испугать нашего врага криком. Не может быть, чтобы его преступная душонка не дрогнула от страха, когда мы начнем звать на помощь.
Он надеется разделаться с нами втихую, а мы ему еще покажем.
Снова из-за камня высунулась шапка, снова прогремел выстрел, а за ним второй, откуда-то из другого места, и в тот же миг мы с Димкой начали кричать:
— Караул! Спасите! Караул!
Со всех сторон понеслось нам в ответ:
— Ау… Э… Ау…
Мы кричали так минут пятнадцать.
Димка до того вошел в роль, что выводил свою арию уже жалким, дрожащим голосом и готов был плакать.
— Ну-ка, еще раз, — я приподнял над камнем шапку.
Выстрела не последовало. Враг или не хотел себя выдавать, или испугался наделанного переполоха и убежал.
Солнце уже скрылось за утесами на той стороне Зверюги. Начинало смеркаться. Я соорудил из лопаты, кирки, пиджака и шапки чучело, высунул его и начал всячески поворачивать, будто кто-то из нас перестал скрываться и оглядывается, собираясь уходить.
Выстрела не последовало и на этот раз.
Мы посидели еще немного, выбрались из котловины, отыскали тропинку и, почти не дыша, ежеминутно останавливаясь и прислушиваясь, пошли от проклятого места.
В сумерках казалось: каждый куст бросается на нас, собирается выстрелить. В одном месте нам послышалось, что кто-то идет следом. Мы остановились и замерли. Отчетливо прошуршали три-четыре шага, и все смолкло. Шагов совсем не стало слышно.
Димка осторожно приблизился ко мне, взял меня за руку:
— Васька, я его вижу…
— Где? — еще тише спросил я.
— Вон береза, та, у которой сучья спускаются… Чуть правее между стволом и суком… Видишь?
Я вгляделся и заметил около куста какого-то человека. Он стоял, повернувшись к нам, и смотрел. Неужели старик? Тогда почему он не стреляет?
Я потянул Димку за руку:
— Ложись!
Мы оба легли, а сами смотрели все время на того, кто стоял около куста.
— Ползем!.. Только тихо.
И мы поползли, все время оглядываясь. Наконец остановились под кустом.
Снова послышались осторожные шаги.
Человек вроде приближался к нам. Тогда я толкнул Димку: «Побежали!» и помчался, не разбирая ни кустов, ни сучьев, которые рвали мою одежду.
Когда мы добрались, наконец, до Золотой Долины, было (Совсем темно.
С отчаянно колотившимся сердцем, с дрожью в ногах я спросил Димку:
— Как думаешь, кто это был?
— Пенек, — нервно рассмеялся Димка.
— Сам пенек… — огрызнулся я. — Ты же показывал и ты же говоришь: пенек. А шагов не слышал, что ли?
— Слышал!
— Ну так нечего и прикидываться!
Я еще раз оглянулся. Легонько шумел лес, одно дерево со скрипом терлось о другое. Со стороны реки доносилось журчание струй. Над нами пролетела тень, и через минуту послышался крик козодоя. Потом как закричит кто-то, как захохочет, у меня так и пошли мурашки по телу…
Никаких шагов больше не было слышно, и мы пошли к темневшей неподалеку хижине. В ней никого не оказалось.
— Левка! — тихо позвал я.
Федор Большое Ухо вылез из кустов, растущих рядом с хижиной.
— Ты что же не разводишь огонь?
Левка махнул рукой, вытер рукавом слезы и забормотал, срываясь на плач:
— Какой тут огонь!.. Не знаю… как жив… остался.
В сумерках Левка услышал недалеко от хижины выстрел и отчаянный собачий визг. Через несколько минут к хижине приползла Мурка. Она была вся в крови и уже не держалась на ногах. Левка наклонился к ней, хотел взять на руки, но собака перевернулась на спину, лизнула Левку в лицо, несколько раз шевельнула хвостом и затихла.
Вскоре Левка увидел, что от опушки к нему направляется старик. Он был с ружьем и нес его перед собой так, как носят охотники, готовые каждую секунду вскинуть и выстрелить.
Левка не стал ждать этого, бросился в лес. Старик тоже побежал за ним, но Федор Большое Ухо лег в ямку и притаился в ней, как кролик. Он слышал — под ногами старика трещали ветки, шумели кусты. Временами негодяй подходил совсем близко. Левка не выдержал пытки, на четвереньках пробежал несколько шагов и улепетнул к речке. Там, спрятавшись под обрывом, выждал, когда старик уйдет к своей норе, и только тогда вылез из-под обрыва, стал ждать нас в кустах.
Мы стояли и совещались в темноте. Я так разозлился на старика, что решил сегодня же ночью его поймать. Мы уговорились так: я залягу где-нибудь недалеко, а ребята в хижине разожгут поярче костер и посадят у огня чучело, смахивающее на человека. Сами лягут на нары и будут ждать моего сигнала. Как только этот тип появится, мы мигом его заарканим.
40
Если бы меня услышал Архимед, он хохотал бы. Но мне было не до смеха. И Архимедову эврику в нашем бедственном положении я произнес потому, что ничего умнее не придумал. —