Выбрать главу

— А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приемный день.

Я думал, он шутит, а вышло наоборот. Только пообедал, ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна.

Они мне назадавали столько вопросов, что под конец я не выдержал:

— Прошу излагать вопросы в письменной форме. Они посмеялись, но видно было, что им хочется многое узнать.

— Мама, а ты выполнила мою просьбу насчет НКВД?

— Выполнила, дорогой, выполнила. Не верила тебе, но все же пошла… Я еще раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Но тогда я больше о Белотелове говорила… А тут — только начала рассказывать — этот их начальник сразу всех на ноги поставил… Вот уж не знала, что ты и впрямь шпиона поймаешь…

— Жужжал, жужжал — и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда — нельзя.

И ни словом не упрекнула меня мама за случившееся. «Вот, — думаю, — подвезло мне, что сразу в больницу угодил, — иначе попало бы по первое число. Димке и Левке хуже: им так просто не отвертеться».

Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка заявилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит да синенькие глазенки светятся.

— Иди сюда, Рыжик! — обрадовался я.

— Зачем ты меня Рыжиком зовешь? — сердито принялась шептать она. — Меня так только в школе дразнят. Лучше зови меня Белкой.

— Ты на меня вчера обиделась?

— Конечно, обиделась, — в ее васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. — Я все ждала, когда ты придешь, а ты сразу заорал: «Марш отсюда!» Я всю дорогу ревела.

— Ты меня извини, — я пожал ей руку, — но так было надо. Потом расскажу.

Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идет прямо к моей кровати.

— Ну, здравствуй! — подал он руку Белке. — А это, наверно, знаменитый Молокоед?

Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:

— Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять стали на Военную Тропу?

«Что это, — думаю, — еще за чудак?» Но это сам академик Туляков пришел, чтобы разузнать от меня все относительно Золотой Долины.

— А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? — спросил он.

Вместо ответа я позвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у нее мои брюки и выгребла из карманов все, что там есть. Няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унес с собой.

— Вот что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.

Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился:

— А ты не шутишь? Неужели сплошь?

— Сплошь. Честное пионерское, сплошь!

— Ну спасибо тебе, малыш! — он схватил меня за плечи и расцеловал. — Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята!

Я сначала не понял, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки — не что иное, как медный блеск — самая богатая руда, в которой содержится восемьдесят процентов меди.

— Во-семь-де-сят! — раздельно, по складам, выкрикнул он. — А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?

Он еще раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.

Не успела закрыться дверь, как дежурный врач объявил, что зовут к телефону Молокоедова. Меня уложили опять в коляску, я подмигнул Белке — знай, мол, наших! — и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне ее подали, и со мной стал говорить капитан Любомиров.

— Вася! — сказал он так, будто мы были сто лет знакомы. — Ты Белотелова узнаешь?

— Конечно! Как же не узнать.

Он засмеялся и попросил передать трубку врачу. Врач ответил:

— Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете.

Нетрудно было догадаться, что капитан опрашивает, хорошо ли я себя чувствую, и можно ли со мной говорить, и где.

Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:

— Это куда тебя возили?

— Пока военная тайна. Потом расскажу.

— Что ты со мной так разговариваешь? — обиделась она. — Все — «потом» да «потом», будто я маленькая.

Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:

— Лежи! Если не умеешь, так не берись.

Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.

— Теперь хорошо?

— Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?

— Правда, ловко? — обрадовалась Белка. — Я сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила.

Она расстегнула халат, и у нее на кофточке рядом с пионерским значком я, действительно, увидел значок ГСО первой ступени.

Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там все время ранили, а она все время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.

— А ты хорошо учишься? — спросил я.

— Одни пятерки! — сказала она и принялась беспечно болтать ногами. — А ты?

Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.

— Я бы тоже учился бы на пятерки…

— «Бы» мешает?

Этим «бы» Белка рассмешила больных, и вся палата стала хохотать. И хотя смеялись не надо мной, а над тем, как ловко Белка меня поддела, все мое геройство растаяло от этого «бы», как дым.

В первый раз я подумал о том, что будет, когда я выпишусь из больницы. Сейчас мне хорошо и весело, все считают меня героем. Но нога заживет, приду домой, а дальше что?

Все ребята перейдут в седьмой класс, а я как был двоечник, так двоечником и останусь, как сидел в шестом, так и буду сидеть в нем второй год. В классе нам с Димкой отведут самую последнюю парту, чтобы мы, два здоровенных дурака, не загораживали доску другим ученикам, которые меньше нас, но умнее. Картинка! Хорошо, если не исключат из школы! А ведь могут и исключить! Что тогда? Идти опять искать золото, которого нет? Или ловить еще какого-нибудь старикашку?

— Ты что стал кислый, как простокваша? — спросила Белка.

Не знаю, что бы я ответил ей, если бы не зашла к нам в палату дежурная сестра:

— Васю Молокоедова в кабинет главного врача!

— Ох, Молокоед, и мучают же тебя здесь! — посочувствовала Белка. — Даже поговорить не дадут.

В кабинете главного врача сидели стенографистка и капитан, а напротив… Белотелое. Очки он или потерял или нарочно спрятал и глядел на меня злыми, желтыми, как у кота, глазами.

— Узнаете друг друга? — спросил капитан. — Скажите, Белотелов, где вы последний раз виделись с Васей Молокоедовым?

Так Любомиров начал допрос этого мерзавца.

Тот сразу начал крутиться, говорить, что ездил присмотреть место для рыбной ловли и на обратном пути встретился со мной в кузове попутной машины и что я будто ехал с рыбалки.

Потом, сказал он, мальчик выпрыгнул из машины, и они с шофером долго меня искали, боялись, как бы я не расшибся.

— А вы не знаете, почему мальчик выпрыгнул?

— Откуда же мне знать? — пробурчал Белотелов. — Это вы у него спрашивайте.

— Скажи, Вася, почему ты выпрыгнул? — обратился ко мне капитан. — Что это вздумалось тебе ломать собственные ноги?

— Что вы скажете на это, Белотелов? — стал допытываться капитан, выслушав меня.

— Мальчишеские бредни! Этот парнишка, товарищ капитан, вообще большой фантазер. Я у них часто бываю по соседству, и вечно он носится с Джеком Лондоном, Брет-Гартом и Луи Буссенаром. Это и его соседи подтвердят. Да что уж чище — он целую экспедицию в Золотую Долину снарядил и решил там заняться добычей золота!

Я подмигнул капитану и спрашиваю:

— Между прочим, гражданин Белотелов, от кого вам стало известно про нашу экспедицию в Золотую Долину?

Белотелов понял, что попался:

— Слухи такие были…

Тут уж в него опять капитан вцепился:

— От кого слышали?

Он знал, что если соврет, ему сразу очную ставку сделают, и брякнул: