— Тише! — вырвалось у Димки, который сидел на корме ни жив, ни мертв. — Так, пожалуй, еще опрокинешься, — уже спокойно добавил он.
Черт знает, что за река! Без берегов, без течения. И направо, и налево — везде видны только тростники, а между ними на том же уровне стоит вода, неподвижная, как лужа. И плыть по ней — мука. Весла все время цепляются за траву, так что гребешь, гребешь, а продвинуться удается на шаг…
Я угодил, наконец, в такую кашу, что, как ни греб, лодка стояла на месте. Отер рукавом пот с лица, растерянно проговорил:
— Приехали…
Сколько хватало глаз, везде река была затянута элодеей, этой водяной чумой, которая, попав в воду, растет до тех пор, пока не обратит весь водоем в болото.
После короткого совещания мы повернули обратно. Когда выплыли вновь в Обру, я упарился до такой степени, что не мог грести. Спина болела, на руках вздувались и лопались волдыри. Кровавые мозоли на обеих ладонях были мучительны.
— Погребешь немного, Димка?
Я пересел на корму, Димка взялся за весла. Лодка пошла быстрее, и к полудню мы выбрались к тому месту, где Обра сливается с притоком Варты. Я круто повернул веслом, и лодка устремилась на восток.
Вокруг так же, как на Обре, возвышались плотные стены тростника. Солнце уже склонялось к западу, и с левой стороны под ними была глубокая тень. В воздухе появилась масса комаров, которые просто посходили с ума. Они жалили нас не только в руки и лица, но умудрялись впиваться жалами сквозь рубашки. Противный звон все время слышался над нами, и когда я поднял глаза вверх, то увидел словно пляшущую и звенящую тонкую паутину.
Вдруг послышался стук мотора. Из-за камышей вынырнула мчавшаяся за нами моторная лодка. Димка испугался и стал грести сильнее, но я его остановил:
— Не греби быстро. Все равно от них никуда не уйдешь, а подозрение вызовешь. Подъезжай вот к этим тростникам.
Мы подчалили, и я, взяв в горсть тростник, положил его под себя. Не торопясь, собрал удочку и забросил.
— Ну, как, клюет у вас? — крикнул из моторки, поравнявшись с нами, молодчик в военной форме.
— А мы еще не ловили, только пробуем, — ответил я.
Военный что-то проговорил другому, сидевшему у руля, и оба громко захохотали. Весельчаки проехали, и у нас отлегло от сердца — пронесло!
Вдруг поплавок потянуло вниз, я схватил удилище и почувствовал, что клюнула большая рыба.
— Клюет!
У Левки вспыхнули глаза. Схватившись за борта, он даже приподнялся.
— Поводи, поводи ее, Молокоед! — шептал Левка. — А то оборвется.
Я вытащил красивого, темно-зеленого, с красными глазами, линя. Лежа в лодке, он громко колотил хвостом о дно.
— Забрось еще! — умолял Левка, когда я свертывал удочку.
Удивительный все-таки парень, этот Федор Большое Ухо! Как будто мы приехали сюда и в самом деле ловить рыбу.
Мной владела единственная мысль: лишь бы нас не поймали. Я придумывал десятки историй, которые можно сообщить в случае, если нас схватят. Но не лучше ли выдавать себя за удильщиков? Линь, которого мы поймали, может сослужить хорошую службу: он будет лишним доказательством того, что мы действительно едем рыбачить…
— Белка, ты умеешь править?
— Нет. А что?
— Иди сюда. Я тебя научу, — предложил я, так как видел, что Димка уже выдыхается.
Белка села рядом. Через каких-нибудь десяток минут она уже могла орудовать веслом и править лодкой.
Мы с Димкой налегли на весла и скоро выехали на широкий плёс. Куда же дальше? Вправо от нас шла речка, влево тоже была речка, но вдали она сливалась с каким-то озером. Я посмотрел на карту, которую начертил Отто, и понял, что надо плыть прямо.
На левом и особенно на правом берегу все время виднелась колючая проволока — видимо, мы плыли вдоль немецких концлагерей. Кое-где возвышались деревянные вышки, с которых, наверно, смотрели пустые глаза гитлеровцев. И везде колючая проволока не доходила до реки, а кончалась где-то в болотах, вроде тех, по которым мы пробирались к реке Обре.
— Эх, пообедать бы! — сказал я.
Мы проголодались, но надо было уплыть как можно дальше.
— Ничего, не маленький, не умрешь! — ответил Димка и снова приналег на весло.
Послышался гул, и двойная шеренга самолетов прошла куда-то в восточном направлении, очевидно, на фронт. Самолеты шли низко, и хорошо были видны черные кресты у них на хвостах.
Уже к вечеру, измученные донельзя, с натруженными руками, мы пристали к лесистому берегу. Где-то левее мелькали огоньки не то села, не то города.
Я посмотрел на схему и убедился, что мы находимся против города Вольштин.
Для нас город? были страшнее пустыни, и поэтому мы решили, несмотря на тучи кровожадных комаров, переночевать здесь, на берегу. Вытащили из лодки нашего раненого, рюкзаки. Димка нашел в корме топорик и нарубил в лесу веток, на которые мы и уложили Левку.
— А ну, ребята, давайте сюда топливо! — как можно бодрее крикнул я, хотя сам валился от усталости.
— А не опасно? — спросил предусмотрительный Димка.
— Ничего.
Скоро у нас вспыхнул костер, Белка сбегала с котелком по воду, поставила ее на огонь.
— Чем будешь кормить, хозяйка? — спросил Димка. В свете костра он казался большим и сильным мужчиной.
— Думаю вскипятить чай, — усмехнулась Белка (она усмехнулась потому, что все знали: никакого чая у нее нет). — А поужинаем сыром.
Разостлав на ветках полотенце, Нюра вытащила сыр и маленький кусочек хлебца:
— Ешьте сыр! Хлеба осталось чуть-чуть. Так что хлеб будет есть только Левка.
— Что ты — все Левка, да Левка! А я, может, не хочу хлеб? Может, мне сыр нужен?
— Большое Ухо, ты же у нас больной, — погладила Нюра Левку по голове. — Ешь, пожалуйста, и хлеб и сыр.
— А я один не буду… — упрямо твердил Левка.
— Давай еще голодовку объяви! — спокойно возразил Димка.
Мы все расхохотались. Смеялся и Левка:
— А что? И объявлю. Вот попробуйте меня тогда вылечить.
— Вылечим, Федор Большое Ухо, вылечим.
Белка принесла котелок кипятку, и Димка стал его отхлебывать, чтобы не так сухо было во рту от сыра.
Все больше холодало. От воды поднимался туман. Тучи комаров звенели над нами. Белка стала укутывать Левку в какие-то рубашки и заваливать ветками. Димка принес еще охапку хвои, расстелил у костра и лег спать. А я пошел к лодке и улегся на корме. Нельзя же было оставлять наш транспорт без присмотра — еще кто-нибудь угонит.
Вверху снова загудели самолеты. Судя по удаляющимся красным огонькам, они шли на восток.
К ВАРТЕ
Наш дом еще далек, далек…
Ночь прошла спокойно. Я проснулся оттого, что мне стало холодно, а когда поднялся, почувствовал холод сильнее. Я просто весь дрожал и поспешил к серым остаткам костра, в которых тлела головешка. Дрожа так, что зуб на зуб не попадал, принялся раздувать угли. Наконец мне удалось разжечь костер, и я присел перед ним, рассматривая свои несгибающиеся ладони. Как мы поедем дальше? Мои руки, да, наверно, и Димкины, избиты камнями, истерты до крови во время вчерашнего путешествия.
Ребята спали. Левка лежал, заваленный ветками, рядом прижались к нему Димка и Белка. Их просто жаль было тревожить.
Дунул легкий ветерок и всколыхнул над водой плотное одеяло тумана. Откуда-то издалека донесся продолжительный заводской гудок.
— Поехали, — стал трясти я Димку.
Ребята быстро собрались, погрузились. Чтобы не так болели руки, я предложил Белке править, а мы с Димкой стали грести. Жгучая боль в ладонях принуждала нас морщиться и поминутно бросать весла.
— Белка, — не выдержал, наконец, Димка, — у тебя не найдется, чем перевязать руки? Страшно болят!
Нюра обмотала какими-то тряпками нам руки, и мы снова взялись за весла. Из тумана выглядывали лодки, выстроившиеся вдоль берегов. В них маячили фигуры удильщиков, ждущих клева. Иногда мы видели женщин, которые так же молча, сосредоточенно глядели в воду. Крепко же прижало немцев, если и женщины бросились ловить рыбу!