Я встал и подошел к двери. Она была закрыта.
КАРТА НЕМЕЦКОГО НАСТУПЛЕНИЯ
Самообладание никогда не покидало Аммона, даже в самых опасных случаях.
Когда я проснулся утром, то первым делом бросился к двери. Она легко открылась.
— Ты что, Молокоед? — спросил Димка, глядя на меня со второй полки.
— Я? Ничего… — мне не хотелось беспокоить Димку ненужными подозрениями. Димка вдруг рассмеялся:
— А я думал, ты что-нибудь приметил…
Я внимательно посмотрел на Димку. Он все так же смотрел и улыбался.
— Что смотришь?
— Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…
Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!
Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать таблицу со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.
Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо — серое-серое — будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.
Часто мы видели, как немецкие солдаты восстанавливали разрушенный путь. Бросалось в глаза, что среди солдат много стариков, горбатых и хромых людей, — должно быть пригнанных сюда после тотальной мобилизации. Мы слышали о ней, когда работали у Фогелей, и нам очень хотелось, чтобы под тотальную мобилизацию попали наши мучители Паппенгейм и Камелькранц.
Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.
Перейдя через крытый переход в соседний вагон, я остановился в тамбуре. Из вагона слышался торопливый стук ножей и оживленный говор двух, должно быть, поваров.
Первый:- Опять наш шеф нашел каких-то мальчишек…
Второй:- Да, завтрак и обед — на четыре персоны. Шеф оказал, чтобы мы кормили ребят из одного с ним котла…
Первый:- Долго ли? Может, опять, как Эрнст и Гельмут, взлетят на русских минах?
Второй:- Что ж, зато генерал жив и здоров. Ходят слухи, что скоро сам Гитлер вручит ему крест с дубовыми листьями…
Первый:- Все-таки хитрый наш шеф! Мальчишки взлетают на воздух, а он награды получает…
Я осторожно ушел к себе в вагон. Дудки! Никогда мы не будем заслоном для генерала, никогда не спасем его ни от пули, ни от мины!
Часов в десять нас позвали к генералу. Перед уходом я предупредил Белку, чтобы она не забывалась и лучше изображала глухонемую.
Генерал уже побрился и стоял перед зеркалом, причесывая реденькие седые волосы. В зеркало я видел, что он внимательно изучает нас блестящими серыми глазами.
— По вашему приказанию явились! — отрапортовал я.
— А, это вы? — как будто только что заметил нас генерал. — Ну, молодые люди, как спали?…
— Спасибо, господин генерал… Очень хорошо отдохнули.
— Ну давайте знакомиться, — повернулся он к нам. — Меня зовут дядя Вальтер. А вас?
Я подумал, что генерал что-то слишком уж забывчив, и потому напомнил ему, что мы братья — Отто, Руди и с нами бедная глухонемая сестра Грета.
— Хорошие германские имена! — повторил он свои вчерашние слова. — Так ты, Отто, говоришь, что вы из Познани… Скажи…
— Простите, дядя Вальтер, я вам говорил, что мы из Грюнберга…
— Ах, да, да, — улыбнулся он и пригласил: — Итак, Отто, Руди и Грета, идемте завтракать!
Он ввел нас в прекрасный обеденный зал, где все сверкало — и графины, и рюмочки, и тарелки, и даже повар в белом халате, гладко выбритый и надушенный. Как только мы расселись за столом, повар внес большую серебряную миску и разложил перед нами котлеты с красивым гарниром.
Генерал сразу взялся за графин, хотел и нам налить вина, но я остановил его:
— Дядя Вальтер, мы пока не пьем… А вот если у вас найдется лимонад…
— Неужели не пьете? — захохотал генерал. — Я-то думал, вы уже совсем большие…
Он протянул руку через стол и, доставая бутылку с лимонадом, нечаянно задел меня:
— Извини, Руди…
«Что он путает наши имена? — подумал я. — Это, видимо, наука Фольмера».
— Простите дядя Вальтер, меня зовут не Руди, а Отто.
— Ты прости, Отто… Я забыл.
И генерал налил нам всем лимонаду, а себе коньяку. Подняв рюмку, провозгласил:
— За победу германского оружия! Выпьем, господа!
Мы принялись уписывать еду, что была в тарелках.
— Ого! — генерал. — Аппетит у вас неплохой. Розен, — обратился он к повару, — дай им еще по тарелке.
«Дядя Вальтер» закусил икрой, выпил и принялся есть мясо. Он повеселел и попросил себе еще порцию, обнял меня за плечо, спросил:
— Как ты, Руди, думаешь, стоит съесть еще одну тарелку?
Опять!
— Дядя Вальтер, — засмеялся я. — Руди — мой брат.
— Извини, извини, Отто! — придержал меня за плечо генерал. — Это больше не повторится.
Повар поставил перед нами еще тарелку мяса. Генерал налил себе снова рюмку:
— Честное слово немецкого офицера! Вы действуете на меня положительно… У меня никогда не было такого аппетита.
Потом мы пили кофе, а генерал курил. Вдруг за дверями кто-то громко прокричал: «Будет исполнено, господин штурмбанфюрер!» В тот же миг в дверь заглянул маленький тщедушный подполковник с гитлеровскими усиками, но генерал так на него глянул, что тот моментально исчез.
Некоторое время спустя мы сидели уже в кабинете.
— Вот здесь, дорогие друзья, я имею обыкновение работать…
На столе лежали карты с красиво выписанными кружочками и стрелочками. На стене тоже висела большая карта, задернутая плотной черной занавеской.
Генерал принялся убирать со стола карты.
— А кто у вас занимается геометрией? — спросил я и невинно поднял на него глаза.
— Какой геометрией? — генерал строго глядел на меня и ничего не понимал.
— Вот нарисованы два треугольника, — показал я на одну из карт, где красным карандашом были обведены железные дороги. — Кто-то занимается подобием треугольников.
Генерал впервые захохотал.
— Что вы смеетесь? Разве неправда? Если наложить эти два треугольника друг на друга, то они совместятся…
— Совместятся? Ты говоришь, совместятся? — хохотал немец, вытирая глаза и выпуская из рук карты. — Фольмер! Ну поди же сюда, Фольмер!
А я быстро читал про себя названия пунктов, соединяющихся этими дорогами: Полоцк — Невель, Полоцк — Витебск, Лепель — Витебск и Лепель — Орша. Жирной синей чертой выделялась, должно быть, линия фронта. А к ней, причудливо извиваясь, от самого Полоцка подходила черная линия с одной, северной стороны, — к Невелю и с южной — к Орше. От Невеля и от Орши стремительно тянулись две стрелы, соединявшиеся где-то за Витебском.
— Река, — односложно проговорил Димка, тыча пальцем в синюю ленту, изображавшую направление фронта.
Генерал обезумевшими от смеха глазами взглянул на Димку, и хохот потряс его до того, что он не мог выговорить ни слова. Димка сделал вид, что смех генерала его обижает, и уперся взглядом в колени, а Белка, разыгрывая глухонемую, смотрела во вое глаза на губы генерала. Вдруг Димка поднял голову.
— Дядя Вальтер! Дайте нам пистолеты!
— Пистолеты? Ты сказал — пистолеты?
— Ну да, чему вы удивляетесь? Мы научимся так мстить этим русским, что они у нас заплачут…
— Пистолеты — это можно… Но сначала надо научиться стрелять… И потом… Форма у вас неподходящая…