Он тут же нажал кнопку и распорядился:
— Фенриха Гейнца ко мне!
Пришел фенрих и снял с нас мерки.
— Чтобы к вечеру было готово! — приказал генерал.
— Будет исполнено! — четко отрапортовал фенрих.
— Ну, милые мои друзья, — поднялся генерал, — вы можете теперь идти. А я займусь с подчиненными.
Мы вошли в свое купе.
— Тс-с… — приложил я палец к губам и, немного подождав, резко открыл дверь. Передо мной стоял растерявшийся Фольмер.
— Что угодно, господин штурмбанфюрер?
— М-может, вам… принести молока? — спросил он, неловко улыбаясь.
— Нет, спасибо, мы с генералом хорошо поели, — ответил я и с шумом двинул дверью.
Виденное у генерала не давало мне покоя. Карта стояла перед глазами. Почему Гитлеру потребовалось отводить свои войска к Полоцку, когда в руках у немцев еще Витебск?
И вдруг одна мысль, как говорится, прожгла меня. Гитлеровцы хотят, удерживая за собой Невель и Оршу, отступить за Полоцк, а потом ударить от Орши и Невеля на оевер и юг, чтоб замкнуть кольцо окружения. Вот с какой миссией едет генерал на фронт! Мы тихонько начали совещаться. Ясно было одно: до места назначения нам ехать нечего. Мы должны похитить карту генерала и бежать: здесь уже недалеко. Эту карту надо обязательно передать нашим.
— Как думаешь, Молокоед, — спросил Димка, — если мы украдем карту, генерал заметит или нет?
— Конечно, заметит. Да нам — что?
— Что-то я тебя не понимаю, Молокоед… Они изменят свой план вот и все, и наши старания будут ни к чему…
Димка был прав, конечно. Но как сделать, чтобы генерал ничего не заподозрил? И мы решили списать карту. Я тут же отправился к Фольмеру и попросил у него бумаги.
— Надо написать письма своим… — я чуть было не сказал родителям, но быстро поправился, — родственникам… А то они нас уже не считают за живых!
Мы сели и стали рисовать. Общими усилиями восстановили почти всю карту. Но номера частей, которые должны были ударить с севера и юга, мы не помнили.
Белка, выглянула из купе, прошептала:
— Я пойду к генералу и попытаюсь запомнить.
Не успели мы ей ответить, как она выскользнула и исчезла в генеральском кабинете, где уже. собрались военные.
Несколько раз мы выходили в коридор, но Белки все не было.
Мы уже начали беспокоиться, когда она благополучно вернулась и осторожно прикрыла дверь в купе:
— Все запомнила, только вот не знаю, что такое кессель?
— Дер кессель — это же котел! — пояснил я. — Они хотят посадить наших в котел!
— Как бы сами там не сварились, — поддержал Димка.
Белка сообщила, что, когда появилась у генерала, у него уже собрались военные. Появление Белки вызвало у них интерес. Они сразу перестали говорить, а один спросил:
— Это кто такая?
Генерал принялся объяснять, что на станции Клодава он подобрал трех юных немецких патриотов, которые бредят подвигами на фронте и схватками с русскими. О, это чудесные ребята!
Подозвав Белку и, усадив ее к себе на колени, сказал:
— Прошу не обращать на нее внимания… Она — глухонемая!
Совещание подходило к концу, но Белка успела взглянуть на карту и запомнила названия частей. Ей еще запомнился один полковник, который все время твердил:
— Гениально! Они бросятся в этот прорыв, и тут мы устроим им колоссальный котел!
— Ты молодец, Белка! — воскликнул я, когда мы перенесли на карту все сведения. — И мы назначим тебя главным разведчиком. Вот когда придем к нашим, так и определим.
Между тем поезд прошел уже Полоцк и приближался к Витебску. Все чаще попадались сожженные станции, и вокзалом тут были — либо вагон, либо крохотный деревянный домик. Советские самолеты дважды атаковали наш поезд, но машинист, видимо, был большой «дока» и выводил его из самых опасных положений.
После обеда пришел фенрих Гейнц и принес костюмы для солдат немецкой армии. Когда он подогнал костюм для Белки, генерал соизволил нас пригласить.
Мы явились к нему и отрапортовали:
— По вашему приказанию явились!
— Очень хорошо! Очень, очень хорошо! — ходил вокруг нас генерал, явно довольный нашей выправкой. — Теперь вы настоящие воины германской армии.
— Рады стараться, господин генерал! — гаркнули мы с Димкой. Только мы возвратились в свое купе, как к нам пожаловал Фольмер. Он глянул на меня гадючьими глазами и проговорил:
— Где письма? Могу отправить…
— Письма? — хотел удивиться я, но тут же вспомнив, как ходил к Фольмеру за бумагой для писем родственникам, рассмеялся: — Мы решили, что еще рано писать.
— Брифе! — взвизгнул штурмбанфюрер и пристукнул кулаком по столу.
— Не писали мы ничего, — с опаской взглянул я на разбушевавшегося немца, но, вспомнив хорошее отношение к нам генерала, добавил: — А вы не визжите!
Посмотрели бы вы в это время на лицо гестаповца! Хорошие люди от гнева краснеют, а штурмбанфюрер посинел, как удавленник, маленький рот сжался в чуть заметную точку, а гадючьи глаза совсем остекленели. Он рывком открыл свой планшет и достал блокнот.
— Адрес, — коротко и властно бросил он.
— Какой адрес?
— Говори: где живут ваши родственники?
— Я же говорил дяде Вальтеру: в Грюнберге.
— Улица, номер дома, фамилия, — четко, рубя слова, выговаривал Фольмер.
Я уже хотел назвать какую-нибудь распространенную улицу в Германии, но тут же прикусил язык: Фольмер обязательно сунется туда наводить справки.
— Вы что же решили отправить нас домой, — рассмеялся я. — Нет уж, господин штурмбанфюрер, тогда адреса мы вам не скажем.
Немец засунул блокнот обратно в планшет и проскрежетал:
— Щенки!
Громко задвинулась дверь, и мы услышали, как немец щелкнул замком.
— Попались! — тихо произнес Димка.
— Ничего, дядюшка Вальтер нас выручит, — улыбнулся я, а у самого по спине поползли мурашки.
Чего доброго, а этот Фольмер может сломать весь наш план. Он что-то заподозрил.
Я стал думать: в чем мы могли ошибиться? Неужели произношение нас выдало? Но я говорил по-немецки настолько прилично, что Камелькранц иногда даже не верил, что я русский. Димка больше молчал, я слышал от него всего несколько слов.
— Белка, ты не проговорилась? — спросил я нашу «глухонемую». Она сразу же сделала такое немое лицо и так обалдело стала смотреть на мои губы, что мы с Димкой улыбнулись.
Стало уже темно, на окне опустилась штора затемнения, вспыхнул свет. Через несколько минут кто-то щелкнул ключом, дверь открылась и к нам в купе зашел генерал:
— Вы что же, друзья, говорят, поскандалили? — спросил он, присаживаясь ко мне и обнимая меня рукой.
— Мы вовсе и не скандалили, — делая вид, что страшно обижен, опустил я глаза. — А только если Фольмер хочет выудить у нас адрес для того, чтобы отправить нас домой — то дудки! Адреса мы ему не дадим!
— Ну зачем же так? — мягко проговорил генерал и посмотрел на верхнюю полку. Димка, как мы и условились с ним, чтобы не выдать своего акцента, отвернувшись к стене, делал вид, что спит, а Белка опять сделала немое лицо и глазела на генерала с выражением самой живой признательности. — Фольмер же не враг вам… Можно бы и дать адрес. Во зло нам он его не использует…
Я молча встал и, подойдя к двери, резко распахнул ее. Как я и ожидал, перед дверью стоял Фольмер.
— Входите, что же вы стоите?
Из зеленых глаз немца брызнула на меня такая откровенная ненависть, что мне стало страшно. Фольмер негромко выругался и ушел, неслышно шагая по ковру. Генерал нахмурился. Видимо, ему не понравилась беззастенчивая манера штурмбанфюрера подслушивать за нами.
— Вам придется ужинать здесь, — сухо проговорил он и вышел.
Димка моментально повернулся от стенки и прошептал:
— Надо убегать, Молокоед. Ты видишь, что и наш дядюшка переменился.
Я не успел ему ответить. В дверь купе вошел повар и выставил на столик наш ужин.
— Битте… Цу абенд эссен.
Пока мы ужинали, повар глазел на нас, потом стал расспрашивать, откуда мы и как оказались с генералом. Когда я сказал, что мы из Грюнберга, повар подскочил и протянул мне руку: