Она достала из печи чугунок и опрокинула на стол. Картофель наполнил избу паром. Мы поели, макая картошку в соль, и я попросил какую-нибудь одежду, чтобы сбросить с себя немецкую форму. Хозяйка долго выбирала для нас что-нибудь, и мы, оставив ей немецкие костюмы, которые хозяйка быстро бросила в печь, оделись в тряпье, чтобы нас не могли узнать полицаи. Мы прошли через задние ворота в огород, и женщина показала, куда идти.
— Тетенька, а как вас зовут? — спросила Белка.
— Анфисой… Дмитриевной… Будете у партизан, кланяйтесь моему мужику. Федей его зовут… Макарычев… Да скажите там насчет понедельника. А то, дьявол их знает… Хотя вообще-то побаиваться стали, но на всякий случай скажите…
Километров в двенадцати от деревни мы увидели в небе немецких истребителей, которые вертелись вокруг нашего ястребка.
— Эх, подбили! — вскрикнул Димка, видя, как ястребок, переворачиваясь крыльями, стал падать.
Но ястребок снова потянул вверх. Он врезался в стаю немецких самолетов — и вот уже стремглав летел вниз, горя и чадя дымом, немецкий истребитель.
— Ура, ур-ра! — кричали мы и махали руками.
А вниз падал уже другой самолет. Потом третий! Но вот, и наш ястребок задымил и круто пошел к земле. Мы все еще надеялись, что он поднимется, как в прошлый раз, но ястребок продолжал падать и упал где-то поблизости. Фашистские стервятники покружились над ним и улетели.
— Идемте туда! — закричал я. — Может, летчик еще живой.
Димка начал ворчать:
— Надо идти скорее к партизанам. Может, через них передадим наши сведения.
— И тебе не стыдно, Димка? — взволновалась Белка. — Упал русский самолет, а ему хоть бы хны…
Мы побежали по направлению к самолету. Долго искали, пока в высоком камыше на берегу озера не увидели дымившиеся остатки самолета. А летчика нигде не было.
— Ну вот… Видите? — проговорил Димка. — Летчик выпрыгнул, а мы ищем.
— Неправда! Не выпрыгнул! Я же видела, как он падал. Никто не выбрасывался…
Стали обыскивать камыш и метрах в пятидесяти от самолета нашли человека. Он лежал на боку, выбросив вперед большие руки. Белка сразу стала санинструктором. Она расстегнула летчику комбинезон и приложила ухо к груди.
— Да что ты слушаешь? — подтолкнул я Белку. — Не видишь, что он живой?
Летчик открыл глаза. Хотел что-то произнести, но смежил веки, и голова его беспомощно упала.
— Вот и все, — тихо проговорила Белка. — Отвоевался!
Я заметил на боку у летчика флягу, отцепил ее, стал лить в рот раненому спирт. Летчик снова очнулся. Белка стала делать перевязку.
— Вы кто? — вяло спросил летчик.
— Мы русские…
— А-а… Это хорошо. Возьмите у меня из планшета… все… и отдайте советскому командованию…
— Да нет же! — вскричал я. — Мы вас не бросим!
Кое-как нам удалось втолковать летчику, что теперь мы уже будем вместе с ним или погибнем. Он улыбнулся и легонько пальцами пожал мне руку.
— А у вас рация есть? — спросил я. — Нам срочно надо передать важные сведения командованию, — и рассказал все, что удалось узнать в вагоне немецкого генерала.
По мере того, как я говорил, глаза летчика становились осмысленнее, в них проступала тревога. Наконец он попросил поднести его к самолету. Рация не работала, но коробка чудом уцелела.
По указаниям раненого, Димка начал ремонтировать передатчик. Долго пришлось Димке потрудиться над рацией. Но все же исправил!
— Кто из вас знает азбуку Морзе? — спросил летчик.
— Я знаю… Да и Димка знает…
— Тогда передавай, — приказал он мне и, превозмогая боль, начал диктовать:
«Сбит над районом станции Шумилине. Ранен. Имею важные сведения о готовящемся наступлении немцев в районе Полоцка. Оно будет развиваться так: вначале немцы будут отходить на фронте шириной в 100-110 километров, пропуская русских к Полоцку. Затем две крупные немецкие группировки из Орши и Невеля ударят на юг и север, чтобы отрезать наши части и уничтожить.
В наступлении будут участвовать войска…»- летчик поднял глаза и кивнул Белке.
— Шестьдесят четвертая пехотная дивизия, вторая танковая бригада, — зачастила Белка, так что я вынужден был сказать, чтоб она говорила медленнее.
— Сведения получил от ребят, — снова начал диктовать летчик, — которые выкрали у немцев эти данные. Находимся сейчас в квадрате 13. Никонов. Перехожу на прием.
Вдруг сквозь шум я услышал ответ: «Вас понял».
— Ну, ребята, сведения ваши переданы по назначению, а теперь идите, — проговорил Никонов. — Меня вы все равно не спасете, а сами можете погибнуть.
Но мы твердо решили спасти раненого. Я обегал и притащил две жерди. На них мы натянули плащ-палатку, подобранную у самолета и перенесли летчика в камыш. В камыше пришлось сидеть дотемна. Выходить отсюда Никонов не разрешал. Комары поднялись из своих дневных убежищ и жалили немилосердно.
— Вынесите меня отсюда, а то комары съедят, — последовало, наконец, новое распоряжение.
Мы вынесли летчика на простор. На лугу легче дышалось, да и комаров стало меньше. Ночь была ясная, лунная. Полярная звезда спокойно мерцала. На востоке всходили Стожары.
— А разжечь костер нельзя? — спросил, вздрагивая, Димка.
— Ни в коем случае, — откликнулся Никонов.
— Да тут никого нет…
— Как знать…
И в самом деле вскоре вдалеке замаячило что-то черное, потом до нас донеслись голоса. По лугу шли люди.
— Неужели сюда? — чуть выдохнул я, решив, что если мы их видим, то и они нас видят.
В небольшой группе уже можно было различать отдельных людей, когда от нее отошел человек и медленно направился к нам. Не доходя метров пяти, он клацнул затворам винтовки:
— Кто здесь?
Мы притаились и сидели ни живы, ни мертвы.
— Отвечайте, кто вы? — снова спросил тот же голос.
— Макарычев, кто там? — окликнули издалека.
Макарычев! И тут я понял, что это, должно быть, партизаны. Ведь просила же нас Анфиса Дмитриевна кланяться мужу Федору Макарычеву. Я закричал:
— Товарищ Макарычев, мы свои… Ей-богу, свои! С нами есть еще раненый летчик.
Огромная тень шагнула к нам, и мы увидели перед собой высокого, грузного человека с винтовкой наперевес. Он быстро оглядел всех и крикнул товарищам:
— Это — мальчишки… Идите сюда, тут раненый.
Подошли еще два партизана.
— Где вы его подобрали? — спрашивал Макарычев. — Когда? А сами откуда? — И узнав, что мы бежим из Германии, приказал двум парням, пришедшим с ним, взять раненого. Все вместе мы зашагали по едва видной тропинке к лесу.
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
— О, я буду вас обвинять, не беспокойтесь! — резко сказал прокурор.
Макарычев ввел нас в темную, пропахшую дымом землянку, привычным движением нащупал лампу и чиркнул спичкой. Мы увидели бритое лицо с твердыми губами, с ожогом во всю щеку. Партизан вывернул фитиль, угрюмо усмехнулся:
— Чтобы черт подрал этих фрицев!
— А где же Никонов? — забеспокоилась Белка.
— Унесли в санчасть. Доктор сейчас над ним колдует…
— У вас есть санчасть? И доктор? — изумилась Белка.
— У нас все есть, — по-прежнему угрюмо усмехнулся Макарычев. — Вот только света нет. Думали, движок поставим, да Сват не разрешил. Говорит, мы и без света проживем, а движок — он демаскировать будет…
— А почему Сват? Фамилия такая? — удивился Димка.
Угрюмое лицо Макарычева прояснилось, губы дрогнули, и он оглушительно захохотал, наполнив смехом всю землянку. Я никогда еще не слышал такого богатырского смеха:
— Хах-ха-ха! Так это ж забавная история! Дело было еще зимой сорок первого. Поймали мы раз ночью на дороге одного богатого мужика. Ехал на тройке с бубенцами, под полой четверть самогона. «Стой! — закричали мы и обступили лошадей. — Куда едешь?»-«На свадьбу». — «На какую еще свадьбу?» — «Да, крестницу свою замуж выдаю». — «За кого?» — «За господина Фюслера». А Фюслер этот был немецким начальником над всеми нашими селами. Тогда наш Николай Васильевич, не долго думая, говорит: «Раздеть его!» Ха-ха-ха! Раздели. И вот Николай Васильевич надевает на себя богатую шубу, шапку с бобровым верхом, через плечо повязывает полотенце, расшитое цветными петухами, и говорит мне: «Садись, Макарыч, поехали на свадьбу». Я доставил Николая Васильевича прямо ко двору невесты. Въехали во двор, выскочили дружки: