Часа в четыре утра сойка закричала. Я вначале подумал, что это ревут коты на крыше, но посмотрел в окно и понял, что это, действительно, послышался сойкин крик, так как у подъезда стоял Димка. Мне удалось, не разбудив мамы, выйти из комнаты. На лестнице меня ждал Лёвка в полном полярном снаряжении, с бичом погонщика в руке, готовый мчать нас на своей упряжке со скоростью сорока миль в день.
Вы скажете, сорок миль много? Но разве темнокожий великан — метис Франсуа, о котором писал Джек Лондон, не проскакал от Доусона к Дайе по льду Юкона пятидесяти миль в день? Правда, у него вожаком упряжки был Бэк — помесь сенбернара и шотландской овчарки, но и у Лёвки в подвале сидели неплохие псы. Они все визжали и выли: так и рвались в дорогу.
Примерно с час ушло у нас на то, чтобы вытащить собак на улицу и прицепить к постромкам. Это оказалось не такое уж простое дело. Лёвка вылавливал их в тёмном подвале и просовывал нам в дверь. Собаки скулили и огрызались, но мы смело надевали на них ошейники и прицепляли к постромкам. Наконец, у нас получилась солидная упряжка, штук в двенадцать собак, и я приказал Лёвке выпустить остальных псов на свободу.
— Трогай! — сказал я Лёвке, когда увидел, что всё уже уложено и мы стоим с шестами в руках, готовые бежать за повозкой и управлять ею на опасных поворотах.
Лёвка крикнул на собак:
— Но!..
Однако собаки не обратили на погонщика никакого внимания.
— Эх ты, Федя![17] Что же ты кричишь «но»! Ведь это не лошади, а собаки. Ты кричи: «Гей!» и щёлкай бичом.
Лёвка крикнул, как можно бодрее: «Гей! Гей!» и щёлкнул бичом, но и из этого ничего не вышло. Собаки поднялись, потыкались туда-сюда, повизжали и опять успокоились: одни уселись, другие улеглись, кому как понравилось.
Тогда я взял у него бич и с криком «гей!» хлестнул вожака упряжки.
Отощавший пёс взметнулся, и его белые зубы чуть не впились мне в горло.[18] Я опоясал вожака ещё раз и опять крикнул «гей!» Но он, как тигр, бросился на меня, порвал мне сзади штаны, и вся упряжка стала скакать и лаять, а мои товарищи со страху убежали в подъезд.
— Фёдор Большое Ухо! — приказал я. — Возьми вожака за ошейник и веди вперёд. Остальные собаки за ним пойдут.
— Сам веди! — откликнулся Лёвка. — У меня и так все руки искусаны.
Димка подошёл ко мне и сказал:
— Знаешь что, Молокоед?[19] Давай отпустим их, пока они все не взбесились и не порвали нам штаны. Я вижу, нам подсунули псов, которым и во сне не снилось, как ходить в собачьей упряжке.
— Большое Ухо! Иди сюда, отцепляй упряжку! — скомандовал я.
— Они меня знают, а Димку ещё не знают, — откликнулся из подъезда Лёвка. — Пусть Димка и отцепляет.
— Эх ты, чечако! — сказал я и, хоть побаивался этих непослушных «друзей человека», смело перерезал постромки и треснул бичом ближайшую собаку. Она завизжала и утащила за собой на верёвке всю свору.
Я дал Лёвке подзатыльник и пошёл домой. Но с площадки второго этажа я увидел, что Димка и Лёвка всё ещё стоят во дворе и не уходят. Тогда я крикнул через окно:
— Идите спать! Сбор у меня в девять ноль-ноль.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Непрошенный свидетель. Золотая Колесница Счастья. Новые назначения. Таинственная история Золотой долины. Страшное обвинение.
Но вскоре пошёл дождь, снег растаял, и от путешествия на санях пришлось отказаться. Тут ещё забежал ко мне Никита Сычёв.
— А я видел, как вы собак казнили! — сообщил он.
Сыч, оказывается, следил за Лёвкой и всё высмотрел. Услышав, как на рассвете собаки подняли шум, выскочил из квартиры и подглядывал за нами из своего подъезда.
— Штаны тебе порвал Рекс, — сказал Никитка. — Нашли с кем связываться — с Рексом! Он же — учёный. Белотелов его специально учит на воров бросаться и за штаны держать. Белотелов уже знает, как вы его Рекса удавить хотели.
Видали? Мы только запрягали собак, а Сыч уже говорит удавливали. Что поделаешь? Пришлось всё этому противному Сычу рассказать. Только я взял с него слово, что он никому о наших делах не проговорится.
— Что ты? — возмутился Никитка. — Я и сам бы поехал с вами, да за бабушкой ходить некому. Мама у нас тоже и день и ночь на работе.
17
Вы спросите, почему я обозвал Лёвку Федей? Сейчас объясню. У Лёвки очень хороший слух. Ему даже уроков учить не надо, лишь бы подсказывали правильно. За это его нарисовали в стенгазете, где к Лёвкиной голове приделали здоровенное ухо. После этого его стали звать Большое Ухо. А дальше вот что получилось: вызвали Лёвку отвечать урок по немецкому языку. «Вас ист дас»? — начал читать Лёвка и храбро перевёл: «Что это? Дас ист дэр Фэдэр», — прочитал он дальше и стал ждать подсказки, так как не знал, что «дэр Фэдэр» — это обыкновенное перо.
Мишка Фриденсон возьми и подскажи ему в шутку: «Фёдор». Лёвка ляпнул: «Это есть Фёдор».
Весь класс, вместе с преподавателем, так и повалился от хохота.
С этих пор Лёвка получил прозвище Фёдор Большое Ухо. Но ему оно даже понравилось. А когда Лёвку называли ласкательно Федей, он обижался. Вот почему я и обозвал его Федей. —
18
Вот так же было с Мэйсоном, когда он запрягал собак, чтобы ехать куда-то с Мэйлмютом Кидом и своей женой — индианкой Руфью. (Смотри рассказ Джека Лондона «Белое безмолвие». —
19
Так меня зовут ребята, когда хотят показать, что и они смыслят в полярных и индейских делах. Димка кое-что смыслит, а Лёвка в этом деле — сундук. —