Я успокаивал ребят, а сам едва держался на ногах. С самого утра меня знобило, болела голова, но я крепился, сколько мог. Теперь мне стало совсем нехорошо, и я вынужден был лечь на нашу постель.
- Мне что-то нездоровится, Дублёная Кожа, - сказал я, кутаясь в одеяло и стуча зубами от озноба. - Дай мне аспирину из аптечки да подбрось дров в костёр.
Димка разжёг посредине хижины такой огонь, что, казалось, всё вокруг сейчас вспыхнет, а я не мог согреться. Меня трясло всё сильнее, и я почти не в состоянии был говорить.
- Ты, наверное, простыл вчера на Выжиге, - сказал Димка, - и теперь у тебя - грипп.
Но я-то знал, что это не грипп. У меня началась золотая лихорадка.[34]
Я поманил к себе глазами Димку и, когда он наклонился надо мной, высказал ему свою последнюю волю.
- Мое дело плохо, Дублёная Кожа, и, может быть, ты слышишь мои последние слова. Слушай же меня внимательно. Ты был мне хорошим другом, Дублёная Кожа… Помнишь, как я срезался по арифметике и тебе дали записку, чтобы ты отнёс её моей матери?.. Ты её не отдал маме, а проглотил, чтобы скрыть все следы. И часто ты выручал меня, потому что всегда был настоящим другом. А теперь моя песенка спета, Дублёная Кожа.
Мне стало так жаль себя, что горло у меня перехватило, и мне стало стыдно перед товарищами за свою слабость. Я вспомнил, как разговаривал в свой предсмертный час Мэйсон с Мэйлмутом Кидом и продолжал:
- Напрасно ты говоришь мне о гриппе, Дублёная Кожа: меня не обманешь. У меня - золотая лихорадка, и я в лучшем случае протяну два или три дня. Но вы около меня не задерживайтесь… Это ни к чему, а вам надо идти искать золото. Это ваш долг… Вы не имеете права жертвовать им ради меня. Не забывайте, что танки для Красной Армии дороже Молокоеда.
Димка начал что-то говорить, но у меня в глазах пошли зелёные и красные круги, и я ничего не услышал.
Когда я очнулся, Димка с Лёвкой всё ещё сидели на нарах и смотрели на меня. У Лёвки на глазах были слёзы, и он всхлипывал, совсем как маленький.
- Ты что плачешь, Лёвка? - спросил я, и сам удивился тому, что у меня появился голос. - Мне уже лучше, и скоро я встану вместе с вами на Тропу.
Они дали мне ещё аспирину, потом согрели кофе. Лёвка сам сбегал с кружкой в речку и плеснул холодной воды в котелок, чтобы осела гуща.
- Я же вам приказал, чтобы вы оставили меня здесь и уходили…
- Нет, Молокоед, - возразил Димка, - это было бы не по-товарищески. Ведь мы же советские люди, а не сыны волка из Калифорнии или с Аляски.
- Но я же вам приказал, и вы обязаны были выполнить приказ командира.
- Приказ, конечно, есть приказ. Но не забывай, Молокоед: советские бойцы не бросают командиров на поле боя.
Хотя эти Димкины слова и шли вразрез с Джеком Лондоном,[35] но мне они понравились. Я бы тоже никогда не бросил Димку или Лёвку одного умирать в чьей-то хижине.
Весь день Димка и Лёвка так и просидели около меня. Лёвка, хоть и обжора, но тут не позволил Димке даже прикоснуться к муке.
- Это - Молокоеду! Мы здоровые, а его надо поддерживать.
И они легли спать голодные.
Утром мне стало лучше. Я попросил Лёвку достать книгу профессора Жвачкина «Полезные и вредные растения» и пойти в лес организовать что-нибудь для обеда.
Пока он ходил, мы развели костёр и поставили на огонь мучную похлёбку. Котелок уже кипел, а Лёвки всё не было.
- Лёвка! - закричал Димка, и сразу во всех концах долины протяжно застонало: «а-а», «а-а!»
- Место, действительно, проклятое, - засмеялся Димка. - Не то черти кругом засели, не то лешие.
Лёвка прибежал испуганный и, оглядываясь на лес, спросил шёпотом:
- Вы слышали? Они как сгайкались вон там, в лесу…
- Кто?
- Не знаю… Их много-много… И чего они гайкали: ловили, что ль, кого-нибудь?
- Тебя, труса, ловили, - расхохотались мы, и, чтобы наш интендант не боялся ходить в лес на заготовки, Димка закричал, приставив ладони рупором ко рту: - Э-ге-ге-гей!
- Е-е-е-ей, - откликнулись скалы на том берегу.
- Эй-эй-эй! - донеслось из леса.
А потом это «эй» послышалось уже где-то совсем далеко.
- Вот так штука! - удивился Лёвка. - А я чуть от страха не умер. Бежал так, что почти все корешки растерял.
Книга профессора Жвачкина мало помогла нашему интенданту. Сырые древесные корни да свежая сосновая хвоя - вот и всё, что он принёс.
- А хвою-то зачем? - спросил я.
- Чтобы цингой не заболеть. Зелень, она, знаешь, полезная. Об этом и профессор Жвачкин пишет.
- Вот мы тебя и будем хвоей кормить, - мрачно засмеялся Димка. - Тебе её сварить или в сыром виде есть будешь?
34
Ничего мудрёного нет. Во многих рассказах Джека Лондона даже привычные к северу золотоискатели заболевали этой ужасной болезнью. -
35
Вы спросите, почему вразрез? А потому, что Джек Лондон писал всё больше о таких людях, для которых оставить товарища в беде было раз плюнуть. Мэйлмут Кид сам пристрелил раненого Мэйсона, а Мэйсон - ему друг! И Джек Лондон ещё говорит, что лучше Кида не было никого от Фриско до Доусона! Кид - закалённый и мужественный, но я бы не хотел остаться с ним один в Золотой долине. Димка и Лёвка против него жалкие чечако, но они тебя ни за что не бросят. А это и ценно. -