- Откуда тебе известно?
- Эх ты, ботаник! - засмеялся Димка. - Пушкина не знаешь! А ещё в пятом учишься![46]
И он начал читать «Песнь о вещем Олеге»:
- Так то - коня! - закричал Лёвка. - А это - человека. В человеческих черепах змеи не водятся. На, посмотри!
Он схватил череп и поднёс его прямо к Димкиному носу, так что Димка отпрыгнул шага на четыре.
- Что, струсил? - засмеялся Лёвка. - А ещё говоришь, Лёвка - трус. Я только мышей боюсь, а из черепов, если хочешь знать, могу даже чай пить.
Он отбросил череп и начал ползать по полу, как завзятый сыщик, направляя свет фонарика на каждый выступ и в каждую щель.
- Э! - вдруг воскликнул он. - А это что?
Из трещины в стене он извлёк тяжёлую чёрную бутылку.
- Пожалуй, мы сейчас и винца выпьем из черепа, - хихикал Лёвка, стараясь вытащить из бутылки деревянную пробку, но она не вынималась. Бутылка переходила из рук в руки, а открыть мы её не могли.
- Нет, там не вино, - вспомнил я роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта», - там должна быть записка.
- Пошли в хижину, - предложил Димка. - Там чем-нибудь откроем.
И гуськом, один за другим, мы направились, держась за леску, к выходу. Леску я сматывать не стал, так как это было долго, кроме того, её легко можно было вытянуть на поверхность и уже там смотать на катушку. Около одного из боковых ходов Мурка вдруг остановилась, зарычала и с лаем бросилась в темноту.
Мы посветили в боковой ход, но лучи наших фонариков упёрлись в стену: ход круто сворачивал в сторону.
- Как думаешь, Молокоед, - прошептал Димка, - не пойти ли навстречу врагам?
громко заорал раздурачившийся Лёвка и направился, громко топая, в подозрительный коридор.
- Лёвка, назад! - крикнул я. - Ты с ума спятил?
- А что? - удивился он. - Я пойду, а вы с Димкой пока сбегайте за дровами.
- Тс-с! - мне показалось, что где-то бешено рычит и лает Мурка.
Мы прислушались, но из бокового хода не доносилось уже никаких звуков, кроме стука кап ели о каменный пол. Ещё через несколько минут появилась Мурка. Она была цела и невредима и, увидев нас, снова повернулась в сторону подземелья и стала лаять.
- Пошли к выходу! - скомандовал я.
Ребята послушались, но собака осталась на месте и продолжала лаять. Скоро она нагнала нас, и мне показалось, что Мурка смотрела на меня такими глазами, словно хотела сказать:
«Он же здесь. Ну, чего вы боитесь? Арестуйте его, и всё».
Ребята молчали и, боюсь, тоже думали обо мне нехорошо.
Но я чувствовал себя правым. Моя трусливая осторожность всё же лучше дурашливой Лёвкиной храбрости.
Мы выбрались по очереди из воронки. Я взял катушку и стал сматывать леску. Неожиданно она перестала подаваться, я взялся за неё, чтобы дёрнуть и освободить от зацепа, но тут дёрнул за леску кто-то оттуда, из пещеры, и так сильно, что у меня чуть не вылетела из рук катушка.
- Что, клюёт? - засмеялся Лёвка, увидев мою растерянность.
Но леска опять освободилась, и я смотал её без всяких препятствий до конца.
- Теперь всё ясно, - сказал я ребятам. - Он тут!
И хорошо я сделал, что остановил ребят. Старик прятался в пещере. Когда мы стояли у бокового хода, он был где-то совсем рядом, иначе Мурка не стала бы рычать и лаять. Потом, когда мы вылезли из воронки, старик вышел в основной ход, и вот тогда-то и заело у меня леску: он на неё наступил! И он не дёргал за неё, а просто зацепил ногой.
- Полезли обратно! - воскликнул Лёвка. - Теперь-то он от нас не спрячется.
Лезть снова в пещеру, зная, что старик уже насторожился и, может быть, поджидает нас за каким-нибудь выступом камня, было безумием, и я уговорил ребят идти к своему лагерю.
В хижине мы снова принялись открывать бутылку. Но деревянная пробка разбухла от сырости и сидела так прочно, что выдернуть её мы не могли. Тогда мы отбили горлышко и даже глазам не поверили, - в бутылке лежала свернутая в трубку бумага! Пусть теперь говорит Сергей Николаевич, что в наш век - век электричества и радио - бутылки с письмами - выдумка досужих писателей. Про меня не скажешь, что я писатель, а бутылочка - вот она, у меня в руках, и в ней записка. И не только записка, а ещё и какой-то план. Мы, как только вернёмся домой, покажем всё это Сергею Николаевичу, и тогда посмотрим, что он запоёт!
Я осторожно развернул записку, разгладил и прочитал вот что:
Передать в Острогорский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов
46
Насчёт ботаника - это смешная Димкина поговорка. А пошла она вот откуда. Один милиционер нашёл на берегу труп, который уже раки съели. Вот он и написал своему начальнику: «Труп съели раки и другие насекомые». А начальник наложил на его донесение резолюцию: «Да разве раки насекомые? Эх ты, ботаник!» Отсюда эта поговорка и пошла.
А сколько ещё нас, таких ботаников! -