- Ты не помнишь, Дублёная Кожа? - спросил я. - Подснежники относятся к съедобным или несъедобным растениям?
Но Димка знал ботанику не лучше меня. Этот предмет почему-то сразу нам не понравился. Учительница ботаники на первом же уроке начала рассказывать нам про какой-то вороний глаз, про бородавчатый бересклет и ещё про копытень, которых мы никогда не видели.
Одна девочка подняла руку и спросила:
- Елена Николаевна, а этого копытеня есть можно?
- Смотри, не вздумай! - сказал на весь класс Димка. - Сразу в овечку превратишься.
Он намекнул на Иванушку из сказки, который напился из бараньего копытца и превратился в барашка. Все этот намёк поняли и засмеялись. Одна учительница, наверно, ничего не поняла. Она рассердилась и удалила Димку из класса, а заодно и меня, потому что я очень громко хохотал.
- Раз такое дело, - сказал Димка, - не будем учить ботанику.
Так мы и сделали, дураки. А теперь в нашем положении знание ботаники очень бы пригодилось.
Понадеялись на труд профессора Жвачкина, а он тоже подвёл.
Не знаю, чем бы кончилась наша экспедиция, если бы не Димка Кожедубов. Вот тут-то он и показал, что недаром я назначил его своим заместителем. Он предложил организовать рыбную ловлю в большом масштабе, так, чтобы насолить и навялить рыбы на весь сезон.
Лёвка опять отправился с Муркой в лес, а Мы с Димкой стали срезать на берегу в зарослях прямые ивовые прутья. Потом Дублёная Кожа срубил несколько толстых черёмуховых веток, согнул их кольцами и начал оплетать эти кольца прутьями ивы. У него получился конусообразный рыболовный снаряд - морда.[38]
Весь секрет тут состоял в том, что рыба в этот снаряд войти может, а выйти - не может.
С моей помощью Димка сплёл ещё две морды, и мы поставили их на кольях в реку.
- А теперь попробуем изготовить ещё один сна ряд!
Димка достал из багажа рыбацкие принадлежности, смастерил несколько поводков с крючками на конце и привязал их к обыкновенной сухой палке метра в полтора длиной. К палке прикрепил самый длинный и прочный шнур, а один шнурок, покороче, привязал к другому концу палки, и у него получилась забавная снасть, какой я ещё не встречал. Снасть была такая:
Но самое интересное я увидел тогда, когда он пустил свою палку в воду: она поплыла против течения! Поплыла и стала забирать всё дальше и дальше к середине реки.
Я ждал, когда шнур дрогнет, чтобы подсказать Димке момент подсечки.
- Ты смотри не на шнур, а на палку, - объяснил мне Димка. И я стал смотреть на палку.
Вдруг она подпрыгнула одним концом и заплясала.
- Одна есть!
- Тащи! - закричал я. - Чего же ты не тащишь?
Но Димка не захотел вытаскивать снасть из-за одной рыбы. Он подождал, когда клюнет ещё, и только потом стал выбирать шнур.
На крючках оказалось четыре рыбы: один голавль и три форели.
- Уж почти уха, - обрадовался я.
- Подожди, то ли ещё будет! - пообещал Димка.
И верно, за короткое время он натаскал с полведра хорошей рыбы.
Я живо разжёг костёр, поставил котелок, и мы стали чистить рыбу для ухи. Вдруг прибегает радостный Лёвка и тащит здоровенную живую птицу.
- Лёвка! Кого это ты поймал?
- Не я поймал, а моя универсальная собака!
Это был глухарь. Мурка подкралась к нему, схватила за шею и притащила хозяину.
- Сейчас я эту глухую тетерю освежую, а из шкуры сделаю чучело.
Димка рассмеялся:
- Зачем нам чучело, если у нас есть Фёдор Большое Ухо? Вот ты - настоящее чучело. Разве глухаря обдирают? Его надо ощипать, а потом опалить…
- Что ты мне говоришь? - зашумел Лёвка. - Я сам читал наставление насчёт свежевания туш. Там сказано чёрным шрифтом: всё надо обдирать, но ни в коем случае не палить.
Димка всё-таки, сделал по-своему. Сначала он обварил глухаря кипятком, потом вырвал из него пух и, взяв птицу одной рукой за шею, другой - за ноги, стал поворачивать над костром, чтобы опалить мелкий пушок.
- А потрошить буду я, - не отставал Лёвка.
- Попробуй!..
Лёвка взял глухаря, отрубил ему шею и стал совать палец глухарю в горло.
- Сейчас я вытащу у него сычуг, - начал рассуждать Лёвка, как будто собирался показать фокус.
- Эх ты, сычуг! - выхватил у него птицу Димка. - Сычуг бывает только у жвачных животных, вроде тебя.
Он ловко выпотрошил глухаря, внутренности отдал собаке. Чистую, вымытую в реке тушку он немного подсолил и повесил на верёвочке к потолку хижины.
Вот что значит уметь всё делать! Мы с Лёвкой привыкли есть всё готовенькое, что поднесёт нам мама на тарелке, а Димка, оказывается, всегда помогал матери на кухне и научился готовить не хуже любого повара.
Хороший всё-таки Димка, и не Лёвке бы надо быть интендантом, а ему.
Он и уху-то сварил такую, какой я в жизни не ел. Сначала отварил в воде мелкую рыбу, потом всё это процедил, и у него получился жирный бульон. В бульоне он стал варить крупную рыбу; у него образовалась двойная уха, очень вкусная и питательная, так что мы, даже без хлеба, очень хорошо наелись.
После обеда мы пошли смотреть, не попалось ли что в морды. Одна была пустая, зато в двух других было столько рыбы, что я боялся, как бы она не разнесла вдребезги наши снаряды.
Пока мы с Димкой возились с богатым уловом, Лёвка тоже не зевал. Он взял у нас маленького голавлика, насадил его на жерлицу и забросил. Скоро ему клюнула щука, да такая большая, что Лёвка испугался, как бы она не утащила его в воду.
- Помогите! - закричал он.
Мы кинулись на помощь и выволокли рыбу на берег. Лёвка, как коршун, бросился к щуке.
Теперь надо было весь наш улов завялить или засолить. Изобретательный Димка быстро нашёл выход. Он проделал щель в крыше хижины и развесил вдоль неё несколько связок выпотрошенной и подсоленной рыбы. Потом разложил посередине хижины костёр из сырых дров и захлопнул наглухо дверь.
- Завтра будем есть собственную рыбу холодного копчения, - пообещал он.
Остальную, более мелкую рыбу Димка тоже подсолил и развесил на лесках снаружи хижины.
- Это будет вяленая рыба. Чем плохо?
- Где ты всему этому научился?
- Чему?
- Ну, вот и рыбу вялить, и глухаря потрошить, и разные снаряды делать?
Оказалось, что Димка научился всему у отца. Отец у него был рабочий, столяр, и умел делать всё.
Какое всё-таки счастье быть сыном рабочего! Недаром у нас всегда говорят про рабочий класс! Рабочий класс - это всё! Всё он умеет, всё сделает, всего добьётся. И если Даже забросит его, как Робинзона Крузо, на необитаемый остров, рабочий класс не растеряется. Столяр сделает мебель, жестянщик - посуду, токарь - всякий инструмент, и начнутся у рабочего класса такие дела, будто он только тем и занимался всё время, что жил на необитаемых островах. А если собрать на таком острове разных шишек, вроде моего или Лёвкиного папы, они помрут с голоду - и всё. Тоже мне, шишки на ровном месте!
У меня ещё до войны был на этот счёт разговор с папой.
- Ты кто? - спросил я его.
- Служащий.
- А почему не рабочий?
- Меня рабочие выдвинули. Вот и пришлось служить…
- А кому ты служишь?
- Рабочему классу…
- Ну, если так, это ещё ничего. Только, смотри, служи, как следует!
Служил он хорошо, его даже орденом наградили, а всё не то: служащий, а не рабочий!
Теперь я понял, почему Димка каждую вещь на глазок выверяет: он хочет походить на своего отца-столяра.[39]
Свою щуку Лёвка не доверил Димке, так как боялся, что он испортит её.
- Я из неё балык сделаю, - сказал Лёвка. - Такой балычок, что пальчики оближете.
Он выпотрошил щуку, вымыл и поволок на опушку, где решил сделать коптильный завод. Там он нашёл небольшой обрыв в почве и выкопал в нём нишу глубиной в метр или полтора, как советовал Ф. Куницын - автор книги про ловлю и хранение рыбы. Потом забрался на обрыв и проделал сверху отверстие: получилась печка с трубой. Лёвка опустил на проволоке щуку в трубу, развел огонь, забросал его сырыми сосновыми ветками, а вход в печку забил хвоей и присыпал землёй. Из трубы сразу повалил густой дым, и Лёвка закричал:
38
Ужасно неприличное слово! Но не назовёшь же эту морду лицом, как бы ни хотелось этого Павлу Матвеевичу. -
39
Вы спросите, при чём тут рабочий класс? Раз уж взялся рассказывать о том, как рыбу вялили и коптили, так и рассказывай, не морочь голову. Но ведь и Гоголь так делал. В «Мёртвых душах» он писал-писал о том, как Чичиков разъезжает по разным помещикам, а потом как начал расписывать тройку, так и про Чичикова забыл. Я спросил Павла Матвеевича: почему Гоголь так пишет? А он мне объяснил, что Гоголь сделал лирическое отступление. У меня насчёт рабочего класса, может быть, тоже лирическое отступление получилось. Гоголю отступать можно, а мне нельзя? -