Мама сразу стала одеваться, наказала Белке немного посидеть в квартире, расцеловала её и вышла. Белка с облегчёнием вздохнула. Ну, думает, теперь я сразу два дела сделала: и в НКВД о Белотелове сообщила, и от Марии Ефимовны вырвалась.
Она послушала, как мама стучит каблуками, спускаясь по лестнице, и, когда в подъезде хлопнула за ней дверь, заторопилась убегать. Но дверь оказалась запертой: мама нарочно сильно хлопнула дверью, чтобы американский замок автоматически защёлкнулся, и Белка не смогла убежать.
Вот тут-то Белка и заметалась. Она кричала, чтобы ей открыли, но, видя, что всё бесполезно, открыла дверь на балкон и стала думать, сильно ли она разобьётся, если прыгнет с третьего этажа.
Вдруг она увидела, что по тротуару около дома идут двое. Она взглянула и узнала Никитку и Мишку: они возвращались с тракта, так и не дождавшись Белки.
- Никитка, Мишка! - громко прошептала она. - Идите сюда…
Они услышали её и сломя голову бросились вверх по лестнице.
- Откройте мне! - зашептала он в щёлочку. - Меня Мария Ефимовна арестовала… Только скорее, а то она придёт, и тогда будет плохо.
Ребята тут же убежали, принесли вскоре целую связку разных ключей и начали подбирать их к замку. Ни один не подошёл.
- Ну, ясно! Замок-то ведь американский.
- Американский?! - воскликнул Мишка. - Тогда всё очень просто.
Вынул из кармана перочинный нож, всунул в замочную скважину, повернул, - и дверь открылась.
Белка выскочила из нашей квартиры, дверь снова захлопнули.
Когда выбежали на улицу, Мишка и говорит:
- У американцев всё такое, как этот замок… Снаружи мудрёное, а вставишь простой гвоздь - чик! - и открылось. Липа!
- Это правда, - заметил Никитка. - Возьми хоть их свиную тушенку, которой они нас кормят… С виду - продукт, а попробуешь - мыло. Скользкая и пахнет аптекой.
Но Белке некогда было слушать их рассуждения. Она попросила проводить её до заставы, дождалась машины, села и уехала.
Но Мишка сунул всё-таки ей в последний момент ящик с голубем.
- Смотри, не забудь. Передашь Молокоеду.
Глава шестнадцатая
О ЧЕМ КРИЧАЛИ ЛЯГУШКИ. БЕЛКА ПОКАЗЫВАЕТ ХАРАКТЕР. СЛОВА, КОТОРЫЕ ТРУДНО ВЫГОВОРИТЬ
Чем больше я думал над страшным разговором старика с Белотеловым, тем яснее мне становилось, что мы отправили Белку в город не с золотом, а с медной рудой. Снова и снова я вспоминал гнусный смешок старика и сидел под ёлкой, как оплёванный, даже боялся смотреть ребятам в глаза.
«И надо же быть таким идиотом! - ругал я себя… - Вообразил, что золото лежит прямо наверху, - только собирай в мешочки и покупай танки. А ещё читал Мамина-Сибиряка!»
Димка уже заметил, что со мной творится что-то неладное и несколько раз спрашивал:
- Тебе плохо, Молокоед, да?
- У него, наверное, началась опять золотая лихорадка, - хихикнул Лёвка.
Я хотел смерить его, как прежде, презрительным взглядом, но вместо этого отвернулся: боялся - заплачу.
Особенно страшила меня предстоящая встреча с Белкой. Что-то она сейчас обо мне думает? Что скажет?
Вечером я вышел к Чёрным скалам и стал её ждать. Кругом было темно, как у меня на душе. В канаве у самых моих ног возились лягушки и, стараясь перекричать друг друга, орали, как мне казалось, одно и то же:
- Дурак! Дурак!
Я нащупал около себя камень и бухнул им в самую середину лужи. Лягушки смолкли, но через минуту одна не выдержала и, дразня меня, буркнула:
- Дурак!
Долго я ждал, уже, казалось, прошли все машины, а Белки всё не было.
Наконец, вдали снова показался свет фар. Недалеко от меня машина круто остановилась, и с неё соскочила Белка. Из кабины вышел шофёр. Он загремел ведёрком и крикнул Белке:
- Ну вот, Нюрка… Тебя и впрямь встречать пришли. А я, по совести говоря, не поверил тебе: какой, думаю, дьявол будет ждать в такой темноте на большой дороге.
Шофёр оказался очень словоохотливым и долго мешал нам с Белкой начать разговор. Он всё удивлялся моему геройству, а узнав, что я намерен возвращаться тотчас же на Зверюгу, воскликнул:
- И ты нисколько не боишься?
- Не понимаю, чего можно бояться ночью в лесу! - ответил я, хотя, откровенно говоря, идти сейчас обратно в долину мне не особенно нравилось.
- Оля! - обратился он со смехом к кому-то, кого я не видел. - Ты бы согласилась сейчас пойти в Золотую долину?
- Что ты, дядя Миша! - послышалось из кабины. - Я и днём-то туда ни за какие деньги не пошла бы.
- А почему? - поинтересовался я.
- Ой, что ты! - ответил тот же женский голос. - Да там нехорошо. Туда идти - надо особую молитву знать.
Шофёр набрал в канаве ведёрко воды, залил в машину и, пожелав мне удачи в рыбной ловле (я сказал ему, что рыбачу на Зверюге), оставил нас с Белкой в кромешной тьме.
- Ну, что? - спросил я, видя, что она не хочет начинать разговора. - Ты не бойся, говори всё, как есть. Я ведь уже знаю, что это… не золото.
Голос мой осекся, и Белка, видимо, забоялась, как бы я не заплакал.
- Ты не горюй, Молокоед, не падай духом… Не так уж всё плохо, как ты думаешь.
И она рассказала мне всё, о чём читатель уже знает из глав, где я описал приключения Белки в Острогорске. Когда она сообщила о том, как принял наше открытие академик Туляков, я не выдержал и, забыв все индейские привычки, хлопнул по-русски шапкой оземь и закричал «ура».
Белка выждала, когда я успокоюсь, и неожиданно спросила:
- А ты знаешь, что вас уже нет в живых?
- Как так нет в живых? - не понял я.
- А так… Вас уже и из домовой книги выписали и в школе из списка учеников вычеркнули! Вы же утопленники!
Мне стало весело оттого, что удалось так ловко всех одурачить, и я расхохотался.
- Тебе смешно?! - вдруг крикнула Белка, и голос её зазвенел от негодования. - И тебе не стыдно? А ты знаешь, что Лёвкина мама по твоей милости лежит при смерти.
И пошла, и пошла отчитывать, да так, как меня никогда ещё в жизни никто не отчитывал.
- Я думала, ты в самом деле умный, хороший парень, а ты. Начитался всякой ерунды и завоображал: «мы встали на Тропу», «у нас на Тропе»… Эх ты, глупый тропарь!
Она подала мне ящик с голубем, круто повернулась и, ни слова не сказав пошла по тракту в сторону Острогорска, где недалеко от Выжиги был ее дом. Я бросился за ней, но она обернулась и крикнула:
- Отстань! Мне даже смотреть на тебя противно.
Я всё же с километр, если не больше, шёл за ней следом, так как думал, что она погорячилась и раскаивается теперь: ведь очень темно, а идти далеко, и она, наверное, боится. Наконец, Белка остановилась и стала меня ждать.
- Ты не думай, что я отказалась от своих слов… Нет, я ещё раз повторю: ты мне противен. А остановилась я, чтобы предупредить: не говори сразу обо всём Лёвке. Если уж сумел убить мать, так хоть не убей сына.
Если бы я не боялся навести на читателя тоску, я, наверно, заполнил бы десять страниц своими переживаниями. Мне было до того тошно, что я даже не заметил, как дошёл до Чёрных скал и свернул с тракта. Тропинка, по которой днём так хорошо было идти, теперь стала вдруг неровной, я всё время спотыкался, а иногда и совсем сбивался с неё в сторону. Меня начал мучить страх. То мне казалось, что на тропинке стоит человек, то чудилось, что кто-то идёт за мной следом. Я уже забыл о разговоре с Белкой, а всё время думал, что снова идёт за мной старик, который прячется, а от него не спрячешься. На одном повороте кто-то выскочил у меня прямо из-под ног, с шумом бросился в кусты и захохотал таким диким смехом, что я даже вспотел от страха. И уже понял, что это, должно быть, сова, а всё равно страшно.
Наконец, вышел к Зверюге, чтобы не столкнуться нечаянно со стариком, спустился к самой реке и стал пробираться берегом. В хижине горел огонь, и, как и вчера, между костром и дверью кто-то сидел. Наверно, ребята опять чучело выставили. Я осторожно пошёл на огонь и чуть не наскочил на человека, который лежал, притаившись, на земле. Вначале я подумал, что это Димка, и уже хотел его окликнуть, но в это время костёр в хижине вспыхнул ярче, и я узнал его.