- Димку, - подсказал Белотелов.
- Да, да… Теперь только они нам опасны, больше никто.
- Но ведь с ними есть ещё один.
- Ну, тот при них просто бобиком служит.
«Знали бы вы этого Бобика, - подумал я, - этот бобик кусается».
Наконец, Белотелов ехидно спросил:
- А Тулякова?
- Того я, по знакомству, сам уберу, - хихикнул старик.
Они повернули обратно к Зверюге, и я уже не слышал, что они говорили дальше.
Меня сразу забила дрожь: За себя я уже не боялся, а боялся за наш город, за маму, за академика Тулякова, которых этот жадный кощей только что приговорил к уничтожению.
Опередить этих негодяев я не мог, так как тропинка была самым коротким путём к Зверюге, да если бы даже я и побежал прямиком через лес, заросли были здесь так густы, что я пропутался бы в них до ночи.
Когда я, наконец, выбрался к Зверюге, то сразу понял, почему Димка и Лёвка не предупредили меня о том, что враги пошли, вдоль ручья мне навстречу. Они ловили уклейку! Как вам это нравится? А около них опять прыгала и заливалась смехом Белка. Тоже - птичка!
- Марш отсюда! - заорал я на неё не своим голосом, и вид у меня был, наверно, такой страшный, что она, не сказав даже «подумаешь!», пустилась от реки во все лопатки, а рыболовам только сказал:
- Эх вы, друзья! Вот из-за таких друзей люди и получают иногда нож в спину.
Глава восемнадцатая
ЛЕВКА ОСТАЕТСЯ ЗА СТАРШЕГО. БЕГ НА 80 КИЛОМЕТРОВ. ОЧЕНЬ ПЛОХО, КОГДА НЕ ВЕРЯТ. ОДИН НА ОДИН. ПРЫЖОК В ТЕМНОТУ. ПОЧЕМУ ТАКИЕ БОЛЬШИЕ ВАСИЛЬКИ?
Лёвка был, конечно, чечако, но теперь я доверял ему больше, чем Димке. Всё-таки Димка здорово опростоволосился с этой Белкой. Он, видите ли, хотел похвастаться перед ней тем, как ловко дёргает из воды уклеек. Она визжала и хлопала в ладоши над каждой рыбкой, а он, дурак, растаял и всё просмотрел - и Белотелова, и старика, и то, как они увязались следом за мной по ручью.
Поэтому я сделал вид, что Димки здесь вроде как и нет, а советовался и говорил с одним Лёвкой.
- Ты - понимаешь теперь, Лёвка, что к чему? - спросил я, когда рассказал всё, что подслушал у этих злыдней. - Мне надо срочно бежать в Острогорск, чтобы опередить Белотелова и сорвать их злодейский план. И я сейчас же побегу. А тебя, - я подчеркнул «тебя», чтобы Димка понял, как низко он пал, - тебя прошу не спускать глаз со старика… Отдаю тебе эту винтовку, - в ней ещё есть три патрона, в крайнем случае, ты можешь пустить её в ход.
- Ты знаешь, Молокоед… - начал, как ни в чём не бывало, Димка.
Но я даже не взглянул на него, и подал руку Лёвке:
- Прощай, старина! Я надеюсь на тебя, как на самого себя.
Уже вечерело, когда я выбежал к Чёрным скалам. Я не стал ждать попутную машину, так как боялся, что старик опять увязался за мной, и помчался что есть духу, по тракту на Острогорск.
«Неужели не будет никакой машины? - подумал я, вспомнив, что сегодня выходной день, и тут же решил: - Пусть далеко до Острогорска, но я должен все эти восемьдесят километров пробежать, чтобы успеть туда, хотя бы до полуночи».
Я считал, сколько же мне надо пробегать в час, чтобы быть в городе к двенадцати ночи. Получалось по 13 с лишним километров. Многовато. Но надо! Я припустил во весь дух, но скоро понял, что так задохнусь. Лучше бежать размеренным шагом и дышать через нос каждые восемь шагов. Так, помню, учил бегать какой-то мастер спорта в «Пионерской зорьке».
Вскоре позади меня - зашумела машина. Я поднял руку, но шофёр или не заметил меня, или торопился, проехал не останавливаясь. Я припустил изо всех сил, догнал полуторку и ухватился руками за край кузова. Кое-как вскарабкался в машину. Шофёр гнал, как сумасшедший, бочки из-под горючего прыгали и катались, и я не знал, где мне от них спастись. Наконец, взобрался на кабину, лёг, ухватился за разбитое окно, и сказал про себя: «Теперь гони, товарищ шофёр. Меня отсюда никакой силой не оторвёшь».
Но машина скоро въехала в Берёзовку и стала сворачивать с дороги в какой-то двор. Я спрыгнул и стал просить шофёра довезти до Острогорска, врал ему, что у меня мать при смерти, что везу лекарство, которое одно только и спасёт её; обещал по приезде заплатить, сколько угодно: шофёр - ни в какую.
- Свёз бы, милок, раз у тебя такое печальное дело, - говорил он мне всё одно и то же. - Даром бы свёз. Сам недавно мать схоронил. Но имею важное государственное задание. Не могу.
Я вдруг догадался спросить:
- А сельсовет здесь есть?
Сельсовет оказался рядом, но там уже никого не было. Я всё-таки начал стучать в дверь. Из соседнего дома вышла старушка и стала спрашивать, кто я такой, зачем стучусь ночью в правительственное учреждение и что мне нужно. Она назвалась сторожихой сельсовета. И снова пришлось врать насчёт матери и лекарства, и насчёт того, что мне надо позвонить по телефону, чтобы как можно скорее мне выслали навстречу машину.
Старушка согласилась открыть сельсовет и разрешила позвонить. Я вызвал нашу квартиру и сразу услышал мамин голос.
- Мама! Ты меня узнаёшь? Это я, Вася. Ты меня пока не расспрашивай ни о чём, а дай мне всё сказать, потому что дело очень срочное. Так вот, слушай внимательно: пойди сейчас же в НКВД и скажи, чтобы немедленно арестовали Белотелова, который ходит к дяде Паше. И ещё, этого… дай вспомнить… Голенищева, он живёт на Советской, дом номер один. Это очень опасные враги. Они связаны с немцами. Если их сегодня же, - понимаешь? - сегодня же не заберут, будет страшная вещь. Ты меня поняла?
А она заплакала и стала говорить о том, какой я нехороший, заставил её столько страдать и что пора, наконец, оставить все эти бредни насчёт врагов и шпионов. Я её заверил, что на этот раз это не бредни, а очень серьёзное дело и что речь идёт о жизни многих людей. Тут она рассмеялась сквозь слёзы и сказала:
- Я так и знала, что ты опять спасёшь целый город… Дурной! Ты лучше скажи, откуда ты звонишь и когда тебя ждать домой?
- Буду часа через два или три. Но я тебя заклинаю, мама, поверь мне хоть один раз в жизни: сходи сейчас же в НКВД и скажи про Белотелова и Голенищева.
Она обещала, но умоляла приходить скорее, так как будет ждать меня всю ночь.
Старушка принялась меня ругать за враньё, говорила, что нехорошо придумывать такое о родной матери. Но я сказал ей:
- Это, бабушка, святая ложь, а такая ложь иной раз бывает дороже правды.
- Много ты понимаешь в святости, безбожник, - зашумела старуха. - Небось и перекреститься-то не умеешь, а туда же - святая! Иди отсюда, безбожник окаянный!
Она замахнулась на меня веником, но мне и без того надо было уходить. Всё не верилось, что мама сходит в НКВД, и поэтому я опять припустил бежать. Уже за селом меня нагнала ещё одна грузовая машина и сразу остановилась, как только я поднял руку.
Из машины выскочил человек и приветливо подал мне руку:
- А, рыбак, здравствуй! Много ли наловил? Что-то рыбы я у тебя не вижу.
Это оказался дядя Миша, тот шофёр, который вчера ночью удивлялся моему «геройству». Он охотно согласился подвезти меня до Острогорска, помог мне взобраться в кузов и сразу дал газ.
В кузове был ещё какой-то пассажир в плаще с капюшоном. Он стоял впереди, ухватившись руками за кабину, и всё время вертел головой то вправо, то влево. Я сидел на борту и восхищался тем, как ловко и быстро ведёт машину дядя Миша.
«Так я успею добраться до Острогорска за час! - радовался я, - и если попросить, то дядя Миша, пожалуй, не откажется подвезти меня прямо к НКВД».
Пассажир, который был со мной в кузове, вдруг оглянулся, отбросил капюшон и стал приближаться вдоль борта ко мне. Я взглянул на него и сразу узнал Белотелова. Теперь я уже видел, что мне от него не отвертеться: пристукнет сейчас и выбросит из кузова, так что гадай потом милиция, отчего и почему появился на дороге неизвестный труп. Кричать тоже бесполезно, на ходу дядя Миша ничего в кабине не услышит, да и не хотелось мне кричать перед этой очкастой змеёй. Немцы наших коммунистов вон как пытают, и то коммунисты не кричат, а я стану унижаться перед этой гадиной? Я сделал вид, будто меня сильно качнуло, и перескочил на другой борт. Белотелов пошёл, покачиваясь от толчков, за мной. Я перебежал в задний угол. Он опять стал двигаться ко мне. Тогда я увидел, что дело плохо, встал на борт и прыгнул в темноту.