Повернувшись к освещённой яркой лампадой иконе, играющей мягкой позолотой в переднем углу, убедительно положил крест, задержав тяжёлые персты на левом плече, сказал:
— Не очень-то приятно болячку ковырять, Тимофей Кириллович, но коль надобно, скажу как на духу… Сиротская доля увела меня из голодушной деревеньки Ситенки на уральские шахты. В Туринске схлестнулся я с благовещенскими мужиками. Они старательскую артель сколачивали. Соблазн мне показался стоящий. Добрались до Колымы. Артель разделили на две бригады. В первой верховодил Ермила Оглоблин. Я с ним на речку Чулковую подался. Вторую Семён Локтев на Сухой ручей увёл. В тот год весна выдалась дружная. Земля оттаяла рано. Воды много. Как только в пробных отмывках на берестяных лотках засветилась золотая крупчатка, начали мыть. Золото шло большое. Я, грешным делом, тут и обжёгся об него. Начал было прикидывать свою долю заработка. Уж больно фартило! Но, неспроста в народе поговорка живучая: «Зачем бедному полтина, если у него карманы дырявые?» Захворал я, занедужил… Очухался, а вокруг никого. Бросили меня оглоблинские копачи, ограбили… Долго бродил я по распадкам, искал, однако следы их затерялись. Правда, на реке Олой повстречался мне такой же бедолага, как сам. Его тоже Ермила крепко обидел: пригрозил расправиться, если тот к властям с доносом обратится. Расставаясь, бедняга поведал, что Оглоблин со своей братией разбойничает, у копачей-одиночек фарт отбирает, некоторые артели обобрал начисто… Набрёл я на Сухом ручье на вторую бригаду. Семён Локтев сжалился, оставил меня при себе. Дела в бригаде шли бойко. Семён старательскую грамоту до тонкостей знал. Поисковой наукой владел. У него на металл особое чутьё было. Ткнёт пальцем — есть! И всё россыпи кустовые. Понял я тогда, что холодный металл обладает силой власти над человеком. Семён почувствовал недоброе. Остановил промывку. Дал мужикам отдых. А сам, налегке, никого не предупредив, ушёл вверх по ручью, вроде бы как на разведку. День проходит, другой… Семёна нет и нет. Заволновалась бригада… Да, видно, с золотом не только богатство приходит. На утро четвертого дня переполох. Артельного стряпчего Мишку Шурыгина обнаружили в контрольном шурфе. Золотишко при нём было — не взяли или не нашли… После похорон решили уходить из Сухого ручья. Все бригадное золото поделили по совести. По пути на реку Стыра, в её среднем течении, встретили нас оглоблинские дружки с обрезами. Ермилы с ними не было. Благовещенцы обошлись без грызни, но поговорили крепко — как ни говори, они все земляки. Почти вся артель собралась. Так что-то обидно стало на душе, Тимофей Кириллович, и за себя, и за всех этих мытарей… Распрощался я с ними. В жизни, видно, так всё выстроено, что «не угадаешь, где упадешь, а где встанешь». Повезло мне во второй раз. Пристал я к богатому кочевью и с оленеводами закочевал по великой тундре.
— Ты, видать, в рубашке родился, Булавин, — после небольшой паузы произнёс урядник, неторопливо развязывая кисет и скручивая «козью ножку». — А какой мужик был Семён Локтев? Помнишь?
— С виду щуплый, гнутый, душа вывёртывается в бесцветных жёстких глазах. Быстрый и зоркий, как чёрный сокол, открытый. Зыркнет, по спине холодок лизнёт. За воровство и обман башку мог оторвать. Среди копачей шёпот ползал, что Семён и Ермила беглые каторжники.
— Всё сходится, — закивал головой Коноплёв. — Локтева убил Ермила. Это он вынес приговор приятелю по каторге за то, что тот отказался от дел грабительских. Оглоблин боялся Семёна.
— Значит, и до Мишки Щурыгина дотянулась его паскудная рука? — вырвалось у Акима.
— Ошибочка, Аким, — засветился хитрый взгляд урядника, — у Мишки сердце было слабое. Надорвался. По всему, стало плохо, жара стояла, — залез в спасительный прохладный шурф, заснул и не проснулся. Это точно, — подтвердил свои слова Коноплёв. Однако есть свежие сведения. Ермила может объявиться в окрестностях Анюя, Лесоковки… Он намеревается с надёжными людьми двинуть по Хмурому распадку на Шаманку.
— Там же большое золото! — вырвалось у Акима.
— Вот и смекай… — неопределённо бросил марковский урядник.
Покидал Аким Осетровое в душевном смятении. Всю дорогу до самого дома терзался мыслью как и чем отвести негодяев от Шаманки и от золота распадка Хмурого. Он знал, что на горной строптивице золото трудное — это его успокаивало, а вот о залежах и золотых ручьях распадка кочевали слухи неожиданные и противоречивые. Были утверждения, что будто бы сокровища хмуринские лежат на поверхности. Распускались и устрашения. Однако Акиму думалось, что это всё была трепотня людей завистливых, привыкших к теплу и лени.