— Ты чего, Сань? — начал было Володька и — осекся, понял состояние товарища: шутки — шутками, а когда впервые самостоятельно решился на такое — задумаешься. Мало ли.
До сих пор Володька особенно как-то и не задумывался, какие трудности и опасности ждут их на Зыбуне, просто плохо представлял, куда, где и как придется идти.
— Ребята, а не найдется ли ружья и для меня?
— Ты чо? — удивленно посмотрел на него Хасан. — Да мы и второе-то берем уж так.
Володька нахмурил брови, стал суетливо проверять карманы…
РАННИЙ ГОСТЬ
Чуть свет прибежал к Жуванже Нюролька.
— Наш не у тебя ночует? — И заметив, что Саньки тоже нет в избе, присел на край лавки. — На плесе где разве зорюют? Все с удочками возился…
— А чо имя? — потянулся невыспавшийся Жуванжа. — Запалят костер, напекут в золе окуней. Ночь не в ночь. Чо имя… А у меня спина к дождю, видно, ноет.
Жуванжа прожил нелегкую жизнь; не раз мяли ему бока медведи. Однажды он напоролся на двоих в одной берлоге. Раненая медведица содрала со спины кусок кожи с ладонь вместе с мясом. Спасли собаки, повисшие на медвежьем заду. Зверь, огрызаясь, обернулся, и это стоило ему жизни. Для верности три раза по самую рукоять всадил ему Жуванжа свой нож. Еле добрался до дому, долго лежал в больнице. С тех пор стал побаиваться медвежьей охоты в одиночку, и к перемене погоды побаливала спина.
— Дождь, обожди, пригонит! — говорит он о ребятах спокойно, с усмешкой.
Жуванже не было и шестидесяти, а выглядел он, пожалуй, не моложе Нюрольки, хотя тому шел семидесятый. Охотничье счастье ни разу не изменяло Нюрольке. Семьдесят медведей убил он за свою жизнь. А глухарей, охоту на которых особенно любил, бывало, добывал по сотне за зиму. В последнее время, однако, и он стал сдавать: поседел, хуже видели глаза.
— Это ладно, если так, — вздохнул Нюролька. — Да ведь с рекой не шути. Всяко может.
Волосы у Жуванжи редкие, и он расчесывает их только по большим праздникам. А в будни, умываясь, смочит водой, пригладит ладонью — и ладно. У Нюрольки — волос копна: и зимой, бывает, ходит без шапки. Тряхнув волосами, черными, как смоль, с проседью, он по привычке пропускает бороденку свою через кулак.
— Ладно, коли дождь… Обождем, буди.
И уходит.
А дома Нюрольку ждал гость — охотовед Степан Мажоров. Сообщил: собрался на пенсию и в последний отпуск надумал проехать по Чутыму, посмотреть места.
— Приглянется — годок-два поживу охотой. Чего без дела-то сидеть? Лодка моторная есть, купил.
Нюролька поддакивал, торопил жену. Льстило старику, что не к бригадиру Жуванже, а к нему завернул охотовед. Пропустив бороденку через кулак, хитровато скосил глаза на стол.
— Давай-кось, чем бог послал.
Когда выпили, Нюролька вспомнил о Жуванже: нехорошо — не пригласил, не известил о приезде начальства.
— Старуха, сходи-ка за ём.
— А где внук? — заинтересовался Степан.
— Пропал. Оба с Санькой, его, Жуванжи, сынишкой. Вторые сутки нету. И где пропадают — ума не приложу.
«На Зыбун ушли! — сообразил Степан. — Хитрит старик. Однако отчего же не пошел сам?»
— А что это, слыхал я, за письмо на бересте, где оно? — просто спросил Степан.
— А, — махнул рукой Нюролька. — Какое письмо, ежели без мала сорок лет прошло? Баловство одно.
— Интересно все-таки, писали люди…
— Писали да сгинули и косточек не найдешь. Не только что… Отец Жуванжи уходил с кем-то — мы у Пескарева озера были, — пояснил он. — Опять же двое наших догоняли какого-то полковника. Тоже никто не вернулся. Может, их письмо… Значит, с восемнадцатого года.
«Все ясно, все ясно, — твердил себе Степан. — Значит, на Зыбуне и шарятся ребятки!»
— Да-а, — протянул Степан. — Ушли от вас люди на Зыбун — обратно не вернулись. И никто палец о палец не ударил, не подумал поискать! Эх, вы!
Нюролька не подал виду, что его обидело обвинение Степана.
— Жуванжу медведь помял в те поры, — зажав бороду в кулак, ответил он.
— А ты что? Ведь не кто-то — единственный сосед пропал, товарищ.
— Ранен я был, — не сразу ответил Нюролька. Сердце старого таежника уловило фальшь в осуждении и необычный интерес к столь давнему прошлому. — Если б, как сейчас, — вертолеты были… — возбуждаясь, заговорил он громче.
— Что, так никто и не ходил на розыски? — прищурился Степан и отвел взгляд.
— Лежал я, — повторил Нюролька. — Оно, может, что и запамятовал. Однако кто мог? К Пескареву озеру-то я вел…