Это случилось 22 мая 1957 года неподалеку от города Альбукерк (штат Нью-Мексико). Завершавший перелет с базы Биггс (штат Техас) стратегический бомбардировщик В-36 готовился совершить посадку на авиабазе Киртленд. Один из членов экипажа, штурман, находился в бомболюке, где при помощи специального устройства пытался закрепить перед посадкой находившуюся на борту водородную бомбу. Внезапно самолет тряхнуло, и штурман, потеряв равновесие, схватился за первый попавшийся под руку предмет. Им оказалась… ручка механизма, используемого для бомбометания. Бомба мощностью свыше 10 мегатонн рухнула вниз.… Только благодаря чистейшей случайности не произошел ядерный взрыв, и Альбукерк вместе с близлежащими населенными пунктами не постигла участь Хиросимы и Нагасаки {454}.
Итак, морская блокада, подготовка к десантной операции на Кубу, усиление группировки стратегической авиации, находившейся в степени наивысшей боевой готовности, — все говорило за то, что кризис вступает в опасную стадию, чреватую мировой ядерной войной. Это был уже бег к армагеддону — концу света….
Президент Кеннеди не ограничился обращением к американскому народу об установлении «карантина на все виды наступательного оружия, перевозимого на Кубу». В личном письме Хрущеву он напоминал, что, как и в берлинском вопросе, он в свое время прямо заявлял, что если события вокруг Кубы примут определенную направленность, то США сделают все необходимое для защиты своей безопасности и своих сотрудников. Тем не менее быстрое развертывание ракет средней дальности на Кубе и другого наступательного оружия произошло. «Я должен Вам заявить, — писал президент, — что США полны решимости устранить угрозу безопасности нашему полушарию». Кеннеди сообщал, что принимаемые им меры составляют лишь «необходимый минимум», и выразил надежду, что советское правительство воздержится от любых акций, могущих лишь углубить этот опасный кризис {455}.
В Кремле не ожидали такой жесткости. Возведение стены в Берлине и инцидент с попыткой прорыва в Восточный Берлин американских частей в октябре 1961 года, казалось, не давали повода рассчитывать на столь резкую реакцию Вашингтона. Начались импровизации Хрущева о том, что считать «наступательным оружием», которые в нарастающей кризисной ситуации не выглядели достаточно убедительными и сильно подорвали престиж СССР и лично Хрущева в глазах мировой общественности.
К тому же в это время произошел еще один эпизод, который, хотя и случайно, мог оказать существенное влияние на ход событий. 22 октября в Москве был арестован полковник Советской Армии Олег Пеньковский. Официально он работал в Комитете по делам науки и техники, но в то же время был сотрудником Главного разведывательного управления Генерального штаба. Он имел доступ к важнейшим военным и государственным секретам СССР, был в доверительных отношениях с несколькими высокопоставленными военачальниками. К началу кубинского кризиса Пеньковский уже чувствовал, что попал в поле зрения советской контрразведки и кольцо неумолимо сжималось. Он ничего не знал об операции «Анадырь», но от ЦРУ имел на случай чрезвычайных обстоятельств два сигнала: один — в случае угрозы ареста, другой — о подготовке внезапного удара советских ядерных ракет по США. И вот в день ареста, в последнюю минуту он посылает условленный сигнал в ЦРУ, но не о неминуемом аресте, а о подготовленном превентивном ядерном ударе советских межконтинентальных ракет по США.
К счастью, сотрудники ЦРУ, работавшие несколько лет с Пеньковским, в тот день, 22 октября, сочли это предупреждение ошибочным и доложили директору Маккоуну лишь о факте ареста ценного агента, но умолчали о характере его сигнала. И правильно сделали, так как в той крайне напряженной обстановке, когда стратегические силы США были приведены в наивысшую готовность, сигнал о начале войны Советским Союзом мог привести к непредсказуемым последствиям.
24 октября Хрущеву было вручено новое послание Кеннеди. Президент выражал надежду, что советские суда будут соблюдать условия «карантина». Ответ поступил в Вашингтон в тот же день и был весьма угрожающим. Хрущев расценивал американскую акцию «как акт агрессии, толкающий человечество на грань пропасти мировой ракетно-ядерной войны», и сообщал, что советское правительство не может дать указание капитанам своих судов подчиняться приказам американских ВМС, блокирующих остров Кубы. «Мы не будем только наблюдать за пиратскими действиями американских судов в море, — подчеркивал советский лидер, — мы будем вынуждены со своей стороны принять необходимые меры для защиты наших прав. Для этого у нее есть все необходимое» {456}.
Такой обмен посланиями не предвещал ничего хорошего, а тем временем советские суда приближались к линии «карантина», где дежурили американские корабли. Какой будет встреча? Этот вопрос волновал и Вашингтон и Москву. Президент Кеннеди попросил министра обороны передать адмиралу Андерсену, командующему силами «карантина», его приказ: «огонь открывать только с санкции президента». Макнамара связался с адмиралом. Выяснилось, что тот собирается действовать в соответствии с военно-морским уставом: предупредительный выстрел впереди по курсу, а в случае неподчинения вести огонь на поражение. Министр пришел в ужас: ведь так можно было начать третью мировую войну! Он в жесткой форме передал адмиралу приказ президента: огонь только после получения подтверждения Белого дома.
24 октября напряжение нарастало. Два советских судна — «Комилес» и «Гагарин» подходили к позициям американских боевых кораблей. Америка наблюдала эту сцену по телевизору. Мы в Москве на Центральном командном пункте войск ПВО страны также видели на планшете, как происходит сближение. Отсчет шел на единицы километров: пять,… четыре, три. Нервы всех наблюдавших эту картину по обе стороны океана были на пределе.
Но в это время (это было видно на планшете) советские суда остановились, а затем, развернувшись, легли на обратный курс. А произошло вот что. Когда осталось несколько километров до точки встречи, капитаны «Гагарина» и «Комилеса» получили шифрограмму из Москвы. Она предписывала не пересекать линию «карантина», а отойти на безопасное расстояние, лечь в дрейф и ожидать дальнейших распоряжений.
В Белом доме вздохнули с облегчением. «Не будет ни задержания, ни досмотра», — произнес Кеннеди. Повернули назад и следующие 14 советских сухогрузов. Но танкеры продолжали путь. Первым к злополучной линии подошел танкер «Бухарест». Произошел ритуал опознания, но танкер был пропущен, правда, в сопровождении эсминца. За ним таким же порядком прошли и следующие танкеры. Но в последующие дни советские суда не подходили к линии «карантина» во избежание инцидентов {457}.
Казалось, вопрос с «карантином» разрешился без эксцессов, но напряжение не спадало. Теперь с морского пространства оно перенеслось в воздушное. В американской прессе появились сообщения о возможности массированных воздушных ударов по строящимся ракетным площадкам на Кубе. Советское посольство в Вашингтоне докладывало в Москву, что весьма вероятны бомбардировки советских военных объектов на острове. Не исключается и высадка десанта. В очередном письме американского президента Хрущеву, датированном 25 октября, Кеннеди упрекал советского премьера в том, что оружие, прибывшее из СССР на Кубу, которое русские называют оборонительным, на самом деле является «наступательным» — ракетами. Он призывал Москву вернуться к «прежней ситуации», т.е. убрать с Кубы советские ракеты. В американской прессе продолжалось нагнетание тревожной ситуации, все чаще раздавались голоса, призывающие нанести воздушные удары по ракетным позициям на Кубе.
Встревоженный угрожающим развитием событий, Ф. Кастро предлагал Хрущеву выступить с заявлением о том, что СССР применит ядерное оружие, если США не откажутся от бомбардировки Кубы. Нарастание угрожающей обстановки воспринималось в Москве с возрастающей тревогой. Хрущев направил 26 октября письмо Кеннеди. Он отрицал «наступательный» характер направленного на Кубу оружия, утверждал, что это оружие послано Ф. Кастро по его просьбе для обороны острова. «Нападать на США, — писал он, — советское руководство не собирается. Война между СССР и США была бы самоубийством.… Давайте нормализовывать отношения». Он предложил компромисс: советская сторона объявляет, что суда, идущие на Кубу, не будут осуществлять каких-либо военных поставок; американская сторона принимает обязательство в том, что США не будут осуществлять интервенцию на Кубу и не будут поддерживать силы, которые имеют такое намерение {458}. Начались по обычным дипломатическим каналам переговоры, но привлекались и сотрудники спецслужб, а также лица, близкие к высшему руководству США и СССР. Был обмен посланиями между Белым домом и Кремлем. Все это происходило в крайне накаленной обстановке. Некоторые инциденты в то время, казалось, вызовут войну неизбежно. Дело в том, что над Кубой ежедневно совершали разведывательные полеты самолеты американских ВВС. Советские зенитные ракетные части, которые обладали высокими боевыми возможностями по поражению воздушных целей, имели приказ не открывать огня по американцам.