Гонконг стал британской колонией по Нанкинскому Договору 1842 года в результате Первой Опиумной войны. Это был особенно позорный эпизод, даже по меркам империализма XIX века. Растущая любовь британцев к чаю создала огромный дефицит в торговле с Китаем. В отчаянной попытке восполнить этот разрыв, Британия начала экспортировать производимый в Индии опиум в Китай. Такой мелочи, как то, что продажа опиума в Китае была противозаконной, нельзя было позволить стать на пути благородного дела сведения балансовых счетов. Когда китайские должностные лица конфисковали груз недозволенного опиума в 1841 году, британское правительство использовало это как предлог, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда, объявив войну. Китай потерпел тяжёлое военное поражение и был вынужден подписать Нанкинский Договор, по которому Китай «сдаёт в аренду» Гонконг и отказывается от права устанавливать свои собственные тарифы.
Такие вот дела – самопровозглашённый лидер «свободного» мира объявляет войну другой стране потому, что та мешается на пути противозаконной наркоторговли. Правда состоит в том, что свободное движение товаров, людей и денег, которое возникло при британской гегемонии между 1870 и 1913 годами – первый эпизод глобализации – стало возможно, по большей части, благодаря военной силе, нежели рыночным силам. Кроме самой Британии, другими участниками свободной торговли в тот период были слабые страны, которые не приняли её добровольно, а были принуждены колониальным правлением или неравноправными договорами (такими как Нанкинский Договор), которые среди прочего лишали их права самостоятельно устанавливать тарифы и налагали на них установленные извне, с единой низкой ставкой (3–5 %) тарифы [20]. [Не будем забывать о «Соглашении об ассоциации между Украиной, с одной стороны, и Европейским Союзом, Европейским Сообществом по атомной энергетике и их государствами-членами, с другой стороны»]
Несмотря на их ключевую роль в установлении «свободной» торговли в конце XIX и начале XX века, колониализм и неравноправные договора едва ли удостаиваются упоминания в существующих горах проглобалистской литературы[21]. Даже когда про них говорят в открытую, в целом их роль считают положительной. К примеру, в своей известной книге «Empire», британский историк Наял Фергюсон (Niall Ferguson) честно перечисляет многие злодеяния Британской империи, включая Опиумные войны, но утверждает, что Британская империя в целом была неплохой штукой – вероятно, она была наиболее дешевым способом гарантировать свободу торговли, от которой польза была всем[22]. Тем не менее, страны, находившиеся под колониальным правлением и неравноправными договорами жили очень бедно. В период с 1870 по 1913 годы подушевой ВВП в Азии (за вычетом Японии) рос на 0,4 % в год, в Африке же он рос на 0,6 % в год[23]. Соответствующий показатель составлял 1,3 % для Западной Европы и 1,8 % для США[24]. Особенно интересно отметить, что латиноамериканские страны, которые к тому времени восстановили тарифную автономию и могли похвастаться самыми высокими тарифами в мире, росли так же быстро, как и США в тот период[25].
В то время, как они навязывали свободу торговли бедным странам, при помощи колониализма и неравноправных договоров, для себя самих богатые страны поддерживали высокие тарифы, особенно на промышленную продукцию, как мы в подробностях увидим в следующей главе. Для начала, Британия, якобы родина свободы торговли, была одной из наиболее протекционистских стран, до тех пор, пока в середине XIX века она [вдруг] не обратилась в апологета свободной торговли. Был короткий период в 1860-х и 1870-х годах, когда нечто напоминающее свободу торговли существовало в Европе, особенно при нулевых тарифах в Британии. Тем не менее, он оказался недолговечным. Начиная с 1880-х годов большинство европейских стран вновь подняли защитные барьеры, отчасти, чтобы оградить своих фермеров от дешёвого продовольствия, импортируемого из Нового Света, и отчасти, чтобы поддержать свои новые отрасли тяжёлой индустрии, такие как сталелитейная, химическая и машиностроение[26]. Наконец даже Британия, как я уже отмечал, главный архитектор первой волны глобализации, отказалась от свободы торговли и восстановила тарифы в 1932 году. Официальная история описывает это событие в том смысле, что Британия «поддалась искушению» протекционизма. Но она характерно умалчивает, что это произошло в силу заката британского экономического превосходства, который в свою очередь был результатом успеха политики протекционизма со стороны стран-конкурентов, особенно США, в развитии своих новых отраслей.
20
Впервые Британия применила неравноправные договора в Латинской Америке, по мере обретения странами этого континента политической независимости, начиная с Бразилии в 1810 году. Китай, после Нанкинского Договора, был вынужден подписать целую серию неравноправных договоров, в течение последующих двадцати лет. Они, по существу, привели к полной потере тарифной автономии, и очень символично, что британцы возглавляли [
21
К примеру, в своей спорной работе,
22
См. N. Ferguson (2003),
23
После обретения развивающимися странами Азии независимости, рост в них значительно ускорился. Во всех 13 азиатских странах, для которых были доступны статданные, (Бангладеш, Бирма, Китай, Индия, Индонезия, Корея, Малайзия, Пакистан, Сингапур, Таиланд, Тайвань, Шри-Ланка и Филиппины), после деколонизации прирост подушевого дохода увеличился. Скачок в приросте подушевого дохода в постколониальный период (1950–1999 гг.) по отношению к колониальному (1913–1950 гг.) варьировался от 1,1 % (у Бангладеша: с минус 0,2 % до 0,9 %) до 6,4 % (у Кореи: с минус 0,4 % до 6,0 %). В Африке в колониальный период (1820–1950 гг.) прирост подушевого дохода составлял примерно 0,6 % в год. В 1960-е и 1970-е гг., когда большинство африканских стран стало независимым, прирост поднялся до 2 % для стран со средним подушевым доходом. Даже беднейшие страны, которым обычно трудно расти, прирастали по 1 % в год, вдвое больше, чем в колониальный период. H-J. Chang, (2005),
25
Средние тарифы в Латинской Америке были между 17 % (Мексика, 1870–1899 гг.) и 47 % (Колумбия, 1900–1913 гг.). См. Таблицу 4 в M. Clemens & J.Williamson (2002), „Closed Jaguar, Open Dragon: Comparing Tariffs in Latin America and Asia before World War II», NBER Working Paper, no. 9401 (National Bureau of Economic Research, Cambridge, Massachusetts). Между 1820 и 1870 годами, когда они были участниками неравноправных договоров, подушевой ВВП в Латинской Америке не увеличивался (прирост минус 0,03 % в год). Прирост в Латинской Америке подскочил до 1,8 % в период 1870–1913 годов, когда они по большей части обрели тарифную автономию, но даже это не идёт ни в какое сравнение с приростом подушевого дохода в 3,1 %, которого континент достиг в 1960-е и 1970-е годы. Данные по приросту для Латинской Америки см. Maddison (2003), Таблица 8.b.
26
К примеру, в период с 1875 по 1913 годы, средние тарифные ставки на промышленную продукцию в Швеции выросли с 3–5 % до 20 %, в Германии с 4–6 % до 13 %, в Италии с 8–10 % до 18 % и во Франции с 10–12 % до 20 %. См. H-J. Chang (2002), стр. 17, таблица 2.1.