Теперь Леонардо было более чем интересно. Он читал все эти труды, кроме Орозия и анонима. Его заинтриговала книга таинственного автора, ему захотелось вникнуть в нее и извлечь ту «тайну», в честь которой она была названа, — но для этого нужно было дождаться, пока китаец не закончит свой фокус.
Куан Инь-ци пододвинул Симонетте Библию.
— Не окажет ли мне мадонна честь, выбрав страницу?
— Вы хотите что-либо определенное?
— Нет, мадонна, подойдет любая страница. Просто закройте глаза и наугад выберите страницу и строку… но сначала мне надо на время ослепнуть. — И, натянув на голову плотный мешок, который перед тем прикрывал книги, он повернулся спиной к Симонетте. — Пожалуйста, не обижайтесь, мадонна. А теперь — прошу нас, выбирайте страницу.
Симонетта раскрыла книгу, зажмурилась и принялась листать тяжелые пергаментные страницы.
— Здесь, — сказала она наконец, открывая глаза, и нее зааплодировали, будто она разрешила сложнейшую загадку.
— Будьте добры назвать страницу и строку, с которой начинается избранное вами, — попросил Куан Инь-ци, а потом добавил мягкой скороговоркой, как любой западный престидижитатор: — Должен сказать псом вам, кто выказывает ко мне такое терпение, что все книги, кроме вот этого анонимного томика, принадлежащего мне, были щедро одолжены нам великим мастером Тосканелли, которого знают и ценят далеко за пределами его родных земель, в местах, о коих, быть может, не знаете даже вы.
Покуда Куан говорил, Симонетта отсчитывала строчки.
— Страница триста шестнадцать. Строчка… двадцать пятая, — сказала она наконец.
— Выбор хорош, любезная дама, — сказал Куан. — Вот что там сказано, слово в слово: «Или ты не слыхал? Давным-давно сотворил я сие. В незапамятные времена я облек сие в форму. Ныне претворил я сие в жизнь. Воистину, быть посему, и крепостям сим обратиться в безжизненные руины. Оттого были их жители слабы, напуганы и смятенны…» Надо ли мне продолжать? — спросил он. — Я могу цитировать Священное Писание, пока мой голос не сядет.
С этими словами он обернулся, и все захлопали, громко им восторгаясь.
— Еще рано, мои добрые друзья, — сказал Куан. — Мы еще не закончили.
И, подав Симонетте ее собственную булавку, он попросил ее выбрать слово и вколоть в него острие.
— Боюсь, Куан, это может быть расценено как кощунство, — сказала Симонетта и обернулась к кардиналам Святого престола. — Может ли это не быть таковым, ваши преосвященства?
— Может не быть, но может и быть, — сказал один из кардиналов, плотный молодой человек с тяжелым, грубым лицом. Его кожа и волосы были светлыми, а глаза — на удивление синими.
Его более старший сотоварищ, с сонными глазами и твердым, выступающим подбородком, спросил:
— Вы христианин, синьор мой?
— Я верю в святого Христа, — сказал Куан Инь-ци, поворачиваясь к кардиналам. С мешком на голове он выглядел очень странно.
— Это может быть правдой, но разве не правда и то, что читающий Коран также может верить в Христа? — спросил молодой кардинал.
— Вы позволите считаться христианином тому, кто узнал о Христе от бедного приверженца Нестория, патриарха константинопольского?
— Патриарх был осужден как еретик, — сказал молодой кардинал.
— Однако именно так я пришел к Христу в землях, где жил тогда.
— Но, зная, что вы были обращены еретической сектой, вы не должны противиться обращению в истинную, римскую веру, — елейно продолжал кардинал.
— Как я могу отвергать обращение, ваше преосвященство? Я приветствовал бы его.
Удивленный, кардинал спросил:
— И вы готовы отринуть еретические взгляды?
— Если Святой престол считает их неверными, я отрекусь от них.
Младший кардинал взглянул на своего товарища, который сказал низким глуховатым голосом:
— Мы все приготовим для вас.
— Я весьма признателен, — отвечал Куан Инь-ци. — Тогда, быть может, мы продолжим эту демонстрацию позже?
Гости разочарованно загудели. Кардиналы посовещались, и старший сказал:
— Мы решили дать вам свое дозволение продолжить демонстрацию.
Когда славословия в адрес кардиналов утихли, Куан сказал:
— Благодарю вас, ваши преосвященства. А теперь, мадонна Симонетта, пожалуйста, проколите булавкой священный пергамент.
— Хорошо.