В течение последних нескольких дней Леонардо пребывал в уверенности, что с его Великой Птицей что-то не так, однако не мог понять, что именно. Не мог он и толком спать: ему снились кошмары из-за мрачных предчувствий, связанных с летающей машиной, которой предстояло через десять дней слететь с вершины горы. Кошмар был всегда один и тот же: он падает с огромной высоты — без крыльев, без сбруи — в пустоту сияющей бездны, а над ним, возносясь на головокружительную высоту, вздымаются знакомые, озаренные солнцем холмы и горы Винчи.
Он оторвался от машины, чтобы в утренние часы поработать над небольшим изображением Мадонны для Лоренцо: Первый Гражданин заказал ее в подарок Симонетте. Они, конечно же, хотели бы видеть, как подвигается картина, особенно Симонетта. Леонардо говорил ей, что полотно близко к завершению, — ложь, разумеется, потому что он был слишком занят Великой Птицей, чтобы завершать начатое.
В дверь знакомо постучали: два едва слышных удара, затем один громкий.
— Входи, Андреа, не тяни кота за хвост, — отозвался Леонардо, не вставая из-за холста.
Верроккьо ввалился в комнату вместе со своим старшим подмастерьем Франческо ди Симоне, кряжистым полнолицым человеком средних лет, чье мускулистое тело только-только начало обрастать жирком. Франческо нес серебряный поднос, на котором были холодное мясо, фрукты и две кружки молока. Он поставил поднос на стол рядом с Леонардо. Верроккьо и Франческо трудились уже с раннего утра, об этом говорила гипсовая и мраморная пыль, которая покрывала их лица и сыпалась с одежды. Оба были небриты и в рабочем платье, хотя то, что носил Верроккьо, больше напоминало рясу. Леонардо частенько гадал, уж не считает ли себя Верроккьо в искусстве чем-то вроде священнослужителя.
— Ну, по крайней мере, ты не спишь, — сказал Андреа Леонардо, оценивающе глядя на полотно в работе. А потом вдруг хлопнул в ладоши, да так сильно, что Никколо, спавший сладким сном на тюфяке рядом с постелью Леонардо, с криком проснулся. Андреа крякнул и сказал: — Доброго утра, юный господин. Быть может, мне стоило бы попросить другого своего ученика давать тебе побольше работы, чтобы ты бывал занят по утрам.
— Извините, мастер Андреа, но мы с маэстро Леонардо проработали почти всю ночь.
Никколо сбросил красный шерстяной ночной колпак и торопливо натягивал одежду, что лежала на полу возле тюфяка.
— Ах, так он теперь уже маэстро Леонардо? — добродушно уточнил Андреа. — Слушай, Никколо, не присоединишься ли ты к моему доброму другу Франческо? Я уверен, у него найдется для тебя много поручений.
Андреа подмигнул Франческо. Никколо, похоже, это предложение вовсе не пришлось по вкусу. Лицо его заливала краска.
— В чем дело, Никколо? — спросил Леонардо.
— Вчера, когда ты выходил в город, мы посылали твоего ученика по одному делу. Когда ты был новичком, по тому же адресу отправляли и тебя.
Леонардо улыбнулся: он вспомнил, о чем идет речь. Когда он впервые пришел в мастерскую Верроккьо, ему было велено сходить на виа Торнабуони к одному торговцу красками и принести совершенно особенную картину — она была разрезана на кусочки.
— Это проделали и с тобой, Леонардо? — спросил Никколо; он все еще стоял рядом с тюфяком, словно стыдясь сделать хоть шаг.
— Но твой мастер успешно собрал все, за чем его посылали, — сказал Франческо. — А вот ты, юноша, возвратился ни с чем.
— Разве это возможно? — спросил Никколо у Леонардо.
— Давай, Леонардо, расскажи ему, — сказал Андреа, — а заодно позавтракайте. Сегодня я доволен — у меня новости.
— И какие же? — поинтересовался Леонардо.
— Сперва расскажи Никколо свою историю.
— Меня ждет работа, — сказал Франческо, — для одного дня я достаточно напраздновался. Надо глянуть, как идут дела в студии, а внизу сидят пятнадцать ученичков и бездельничают напропалую.
— Ты должен научиться отдыхать, когда мастер приказывает, — заметил Андреа.
— Я хочу видеть лица своего семейства хотя бы раз в сутки, Андреа, — ответил Франческо. — А вот ты сегодня будешь работать за полночь, или я не знаю тебя?
Он вежливо поклонился и вышел.
Андреа вгрызся в яблоко и с набитым ртом сказал:
— Будь у меня еще десяток таких, как он, Леонардо, я был бы богат. Не то что ты — ты ведь, хоть и считаешься формально моим учеником, работаешь только тогда, когда тебе вздумается.
— И ты, и мой отец неплохо нажились на моих трудах и идеях. А ты даже продаешь мои изобретения за хорошую цену.