— Мы с твоим отцом получаем не так много, как ты думаешь. Моей доли не хватит даже на то, чтобы содержать этот дом в течение недели.
— Если бы Бог не благословил тебя столькими родственниками..
— Возьми-ка фруктов и расскажи Никколо свою историю, — посоветовал Андреа, сияя как начищенный грош. — Мальчик должен знать, чего ему не дано.
Леонардо повернулся к Никколо.
— Когда я только начинал свое ученичество у Андреа, мне тоже устроили подобное испытание. Как и ты, я отправился в лавку за картиной, а когда объяснил хозяину, зачем пришел, он чуть не умер со смеху. А потом сказал, что я стал мишенью одной из шуточек маэстро Верроккьо. Я не поверил ему, потому что испугался, что, если вернусь к Андреа с изрезанной картиной, меня отошлют обратно к отцу и он сделает из меня нотариуса. А быть учеником, даже у такого презренного мерзавца, как Андреа, мне хотелось куда больше, чем оказаться прикованным к столу нотариуса как мой отец.
Андреа хмыкнул и уселся на стол рядом с Леонардо.
— Я попросил торговца дать мне краски, которыми была написана злосчастная картина, и прямо на полу смешал льняное масло с ганзейской желтой, оксидом хрома, розовым краппом, индиго и кобальтом. У меня были основные цвета, и нанести их осторожно на холст, один за другим, и проследить, чтобы они не смешались, было уже совсем просто. А потом я залил все это яичным белком и осторожненько отнес своему мастеру.
— У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел эту писанину, — вставил Андреа. — Так что, видишь ли, Никко, я надеялся, что ты последуешь примеру своего мастера, потому что никто из учеников, кроме Леонардо, никогда не предлагал такого творческого решения.
Никколо совсем упал духом.
— Иди поешь, — сказал ему Леонардо. — Я уже говорил тебе: у тебя слишком негибкий характер. Ничего нельзя решить, когда мысли стянуты так туго. Отпусти их парить, как птицы, — лишь тогда ты сумеешь их поймать. А теперь, если ты готов приступить к науке, живописи и поэзии с тем же жаром, с каким приступил к изучению женщин, тебя ждет удача.
— Ты это о чем? — осведомился Андреа.
— Наш Никко — настоящий amoroso[27]. Кажется, кроме всего прочего, он перенял у Тосканелли искусство обольщать служанок.
Андреа расхохотался.
— Этим штучкам он от Тосканелли научиться не мог, но, возможно, старик был прав, отдав этого мальчишку под твою опеку, Леонардо. Pares cum paribus[28], то есть, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Или, как писал наш любимый Вергилий, «amantes — amentes». И это верно, милый мой Леонардо: кто влюблен, тот безумен. — Он состроил Леонардо насмешливо-мерзкую гримасу. Потом сказал Никколо: — Иди наконец к столу и ешь свой завтрак.
Никколо подчинился и ел жадно, как обжора, даже пролил молоко на колени.
— Глядя на него, и не догадаешься, что он из хорошей семьи, — заметил Андреа, наблюдая, как Никколо набивает рот.
— Он просто расслабился, — сказал Леонардо. — Вспомни, каким он был суровым и церемонным, когда маэстро Тосканелли притащил его к нам.
— И то верно.
— Ну а теперь выкладывай свои новости, — предложил Леонардо.
— Его великолепие сообщил мне, что моего «Давида» поставят в самом палаццо Веккио, на главной лестнице, — сказал Андреа, не в силах сдержать довольной усмешки.
Леонардо кивнул:
— Но ты же наверняка знал, что для столь гениальной работы Лоренцо отыщет особо почетное место.
— Не знаю, Леонардо, кого ты хвалишь, меня или себя, — сказал Андреа, — в конце концов, ты ведь был моделью «Давида».
— Ты работал очень вольно, — возразил Леонардо. — Может, ты и начал с моих черт, но создал из частного нечто обобщенное. Похвала надлежит тебе.
— Боюсь, эта приятная беседа будет стоить мне и времени и денег, — вздохнул Андреа.
Леонардо рассмеялся:
— Правду сказать, сегодня я должен уехать из города.
Андреа поднял взгляд на летающую машину Леонардо.
— Никто не упрекнет тебя, если ты откажешься от своей задумки или хотя бы позволишь кому-нибудь лететь вместо тебя. Тебе не нужно доказывать Лоренцо, каков ты есть.
Никколо глянул на них прямо и искренне.
— Я полечу на твоей механической птице, Леонардо.
— Нет, это должен быть я.
— Ты не уверен, что механизм заработает?
— Мне тревожно, — признался Леонардо. — С моей Великой Птицей что-то не так, но я никак не пойму, что именно. Меня это убивает.
— Значит, ты не должен лететь!
— Она полетит, Андреа, обещаю тебе!
— Тогда возьми хоть день на подготовку — с моего благословения, — сказал Верроккьо.