— Мой дорогой лорд Байрон, — прошептал он мне в ухо. — Я так рад вашему приезду.
Он крепко поцеловал меня в губы, затем отстранился и посмотрел мне в глаза. Его собственные глаза светились, как никогда раньше; лунным серебром сияло его лицо, чьи размытые очертания были подобны кристаллу, мерцающему в темноте. Он взял меня за руку и повел внутрь.
— Вы, наверное, устали с дороги, — заметил он. — 1 Вас ждет угощение и отдых, которые вы заслужили.
Я следовал за ним через дворы, по лестницам, мимо бесчисленных дверей. Я чувствовал, что никогда в жизни так не уставал; архитектура замка была похожа на то, что я видел во сне, интерьеры расширялись и сужались, полные всевозможных нагромождений и смешения стилей.
— Вот мы и пришли, — сказал наконец паша, отодвигая золотые занавеси и увлекая меня за собой.
Я осмотрелся вокруг: колонны, как в древнем храме, обрамляли комнату, а надо мной в сверкающей мозаике, переливающейся золотыми, зелеными и синими цветами, комнату венчал купол, такой воздушный и прозрачный, что казался сделанным из стекла. Две свечи в форме извивающихся змей были здесь единственным источником света, но даже в этом полумраке мне удалось различить арабскую надпись, окаймлявшую купол.
— «И сотворил Аллах человека, — прошептал мне хозяин замка, — из запекшейся крови». — Он лениво улыбнулся. — Это слова из Корана.
Он взял мою руку и жестом предложил сесть. Вокруг столика с едой были разбросаны подушки и шелковые подстилки. Заняв место перед столиком, я не заставил себя долго упрашивать и принялся за яства. Старая прислужница наполняла наши с пашой бокалы вином, хотя, как мне показалось, вкус напитка не доставлял ему особого удовольствия. Он спросил, не удивлен ли я, видя его пьющим вино, а когда я признался, что так оно и есть, он, смеясь, сказал, что никакие Божьи заповеди для него не указ.
— А вы, — глаза его засверкали, — чем бы вы пожертвовали ради удовольствия?
Я пожал плечами.
— Ну, какие еще есть удовольствия, — спросил я, — кроме как пить вино и есть свинину? Я приверженец весьма разумной религии, которая позволяет мне наслаждаться и тем и другим. — Я поднял свой бокал и осушил его. — Поэтому мне нечего опасаться проклятия.
Паша мягко улыбнулся.
— Но вы так молоды, милорд, и к тому же красивы. — Он наклонился над столом и взял меня за руку. — Неужели вы хотите убедить меня в том, что, кроме поглощения свинины, вас ничто не интересует?
Я мельком взглянул на руку паши, а затем снова встретился с ним глазами.
— Возможно, я и молод, ваше превосходительство, но уже успел познать на собственном примере, что за каждое удовольствие нужно платить сторицей.
— Что ж, думаю, вы правы, — сказал паша спокойным голосом.
Глаза его, казалось, подернулись пленкой безразличия.
— Вынужден признаться, — продолжил он после небольшой паузы, — что я уже и не помню, что такое наслаждение. За все эти годы я столько всего перепробовал, что мои чувства совсем притупились.
Я ошеломленно взглянул на него.
— Но позвольте, ваше превосходительство, — воскликнул я. — Разве вы были большим сластолюбцем?
— А что, не похоже? — спросил он.
Он выпустил мою руку. Поначалу мне показалось, что я разозлил его, но, посмотрев на его лицо, я узрел лишь ужасающую меланхолию, страсть, застывшую подобно волнам замерзшего пруда.
— В мире есть такие удовольствия, — медленно произнес он, — о которых вы, милорд, даже и не мечтали. Я говорю о разуме и о крови.
Он посмотрел на меня, и взгляд его сверкнул черной бездной.
— Ведь именно их вы ищете здесь, милорд? Именно такого рода удовольствия?
Его взгляд гипнотизировал меня.
— Должен признать, — сказал я, не в силах оторвать от него глаз, — что я, хотя и знаю вас совсем мало, но совершенно уверен в том, что вы — человек самый неординарный из тех, с кем меня когда-либо сводила судьба. Вы будете смеяться, ваше превосходительство, но в Тапалине вы мне снились. Мне приснилось, что вы показывали мне странные вещи и намекали на какую-то скрытую истину. — Меня внезапно одолел приступ смеха. — Что же вы можете подумать обо мне, узнав, что я приехал сюда, движимый какими-то сновидениями? Вам, должно быть, обидно это слышать.
— Отнюдь нет, милорд. Я вовсе не обижен. — Паша встал, взял мою руку и обнял меня. — Вы устали с дороги и заслужили крепкий сон без сновидений — сон святого.
Он поцеловал меня, и губы его обожгли холодом. Это показалось мне странным, так как снаружи, при лунном свете, я ощутил их тепло.