— Утро вечера мудренее, милорд, — нежно прошептал паша.
Он хлопнул в ладони, и рабыня в парандже выплыла из-за занавесок. Паша повернулся к ней:
— Гайдэ, проводи моего гостя в опочивальню.
Удивление, должно быть, слишком явно проступило на моем лице.
— Да, — сказал паша, наблюдая за мной. — Это та самая, которую я привез из Тапалина, моя прекрасная беглянка. Гайдэ, — он взмахнул рукой, — сними паранджу.
Девушка с изяществом повиновалась, и ее длинные волосы рассыпались по плечам. Она была даже прекраснее, чем я помнил ее, и мысль о том, что она наложница Вахель-паши, внезапно вызвала во мне отвращение. Я взглянул на уставившегося на свою рабыню пашу и узрел в его взгляде такое голодное желание, что чуть было не содрогнулся: рот его был раскрыт, а ноздри раздувались, как будто он впитывал в себя запах девушки, но его похоть, казалось, граничит с невыносимым отчаянием. Он повернулся и увидел, что я наблюдаю за ним, и по его лицу опять скользнуло голодное выражение, а затем оно вновь стало безучастным, как прежде.
— Поспите, — сказал он наконец и махнул рукой. — Вам нужен отдых, вам еще многое предстоит в эти дни. А теперь спокойной ночи, милорд.
Я поклонился, поблагодарил его и последовал за Гайдэ. Мы пошли к лестнице, и, когда мы поднялись на самый верх, она вдруг обернулась и поцеловала меня крепко и страстно, и я, не заставив себя упрашивать, обхватил ее и впился в ее губы изо всех сил.
— Вы пришли за мной, мой дорогой, милый лорд Байрон. — Она снова поцеловала меня. — Вы пришли за мной!
Затем она высвободилась из моих объятий и взяла меня за руку.
— Сюда, — сказала она, ведя меня к следующему пролету лестницы.
Теперь она совсем не была похожа на рабыню; напротив, она вся светилась страстью и возбуждением; красивая как никогда, она излучала неистовую радость, которая обдавала жаром мое тело, отчего у меня захватило дух. Мы добрались до комнаты, которая, к моему удивлению, напомнила мне мою старую добрую спальню в Ньюстеде — широкие колонны и массивные арки, венецианские свечи и прочий готический хлам. Я как будто снова оказался в Англии — и, конечно, Гайдэ являла собой полную противоположность духу этой комнаты, настолько она была естественной, страстной — истинной гречанкой. Я обнял ее, она снова прильнула ко мне губами, и поцелуй ее на этот раз был таким же горячим, как тот, первый, в гостинице, когда она еще смела надеяться на свободу.
Но теперь-то она рабыня, вспомнил вдруг я и медленно отстранился.
— Почему паша позволил нам остаться наедине? — спросил я.
Гайдэ посмотрела на меня широко открытыми глазами.
— Потому что он ждет, что вы лишите меня девственности, — сказала она просто.
— Лишу девственности? — Я потерял дар речи. — Ждет?
— Ну да. — Она вдруг нахмурила брови. — Видите, меня даже «отперли» сегодня.
— Откуда отперли?
— Ниоткуда.
Гайдэ рассмеялась. Она целомудренно скрестила руки перед собой.
— Вот это, — сказала она, — это все принадлежит моему хозяину, а не мне. Он делает все то, что ему угодно.
Она взметнула руки, затем подняла свои юбки — на ее кистях и голенях я увидел небольшие стальные кольца оков, которые я сперва принял за браслеты.
— Между ног у меня тоже запирают.
— Понимаю, — произнес я не сразу.
Она посмотрела на меня широко раскрытыми немигающими глазами, а потом с силой прижала меня к себе.
— Ничего вы не понимаете, — сказала она, лаская мои волосы, — я не могу и не буду рабой, мой господин, его рабой, нет, только не его. — Она нежно поцеловала меня. — Байрон, дорогой, спасите меня, прошу вас, помогите мне. — В глазах ее внезапно вспыхнула ярость и униженная гордость. — Я должна быть свободной, — прошептала она на одном дыхании, — я должна.
— Знаю, — я прижал ее к себе. — Я знаю.
— Вы клянетесь? — Я чувствовал, как дрожит ее тело. — Вы клянетесь помочь мне?
Я кивнул. Эта страсть тигрицы вкупе с красотой богини — мог ли я остаться равнодушным? Мог ли? Я посмотрел на кровать. Все же что-то не давало мне покоя — почему нам позволили остаться одним? Паша не был похож на человека, который бы с такой легкостью предоставил гостю на ночь свою любимую наложницу. А я здесь, высоко в горах, в чужой стране, был совершенно одинок и беззащитен.
Мне вспомнились слова Гайдэ, сказанные раньше.
— Паша, — медленно проговорил я, — он и в самом деле никогда не занимался с тобой любовью?
Она взглянула на меня и сразу отвернулась.
— Нет, никогда. — В ее голосе прозвучало отвращение, но еще я безошибочно распознал в нем страх. — Он никогда не использовал меня в… этих целях.