— Кирилл!!! — некто в сильнейшем страхе пискнул с земли.
Глянул вниз, там, ломая в отчаянье пальцы, с мольбой смотрит на меня женщина. Да это же Рита! Она страдает, раны еще не все стянулись, тело залито кровью, в душе вспыхивает жалость.
— Что ты с ним разговариваешь, сожги его, он блефует, не успеет наслать проклятие, временем не располагает, — слышу ещё один писк. Катя всё ещё держит свой камень, но кровью не поит.
Внезапно в душе возникает упрямство. Вот ещё! Будет мне эта рыжая указывать, что делать! Эти мысли словно сбрасывают меня на землю, я вновь человек. На теле нет страшных ран, необъяснимая бодрость, а в мышцах чувствую небывалую силу, лишь одежда изорвана в клочья, опять мать будет расстраиваться.
Рита бросается мне на шею, в стороне с неудовольствием шипит Катя, Эдик продолжает целиться в упырей, но не стреляет. Отставляю в сторону Риту, спокойно иду к упырям. Несколько из них бросаются ко мне, но Вита-с отдёргивает окриком. Останавливаюсь рядом с ним:- Вот сажи мне, упырь, кем ты себя представляешь? Одет с иголочки, пользуешься хорошим одеколоном, изысканная речь, могу даже представить, ты не в гробу спишь, а на атласных простынях в мягкой кровати. Ты же нежить, зачем тебе нужен этот цирк? Вон, твои друзья, воняют трупами, грязные, злые, вот какой должен быть настоящий упырь.
— Сейчас не пещерный век, Кирилл, совершенствуемся, люди тоже не всегда были цивилизованными, да и сейчас, иной раз, ведут себя так, в пору нам брать с вас пример. Мы простые хищники, нам нужна ваша кровь, иногда мясо. Когда мы сыты, людей не трогаем, а вы всегда голодные, косите себе подобных миллионами, нам такое и не снилось, — он цинично улыбается, — я так понимаю, ты нас отпускаешь?
— Ты хоть и прыскаешь на себя одеколон, а воняет от тебя тухлятиной, обоняние не выдерживает, буду рад если сгинете отсюда и как можно быстрее.
— Всегда знал, русские грубые, невоспитанные, в Прибалтике совсем другой народ, высокообразованный и нравственный, а какие там тихие хутора, — Вита-с облизнулся, — но твоя хамская речь приносит мне истинное удовольствие.
Вита-с внезапно преображается, на спине со скрежетом выползают перепончатые крылья, лицо искажается, вытягивается, чем-то стало напоминать морду летучей мыши. Всюду раздаётся треск, хлопанье крыльев, писк, скрип когтей об камни. Армия упырей собирается в долгий путь.
— Я не прощаюсь с тобой, — с угрозой противно скрипнул голос прибалтийского упыря.
— Летишь на свои хутора? — ехидно замечаю я.
— Сначала в Таллинн, затем, посмотрим, — словно пронёсся вихрь, упыри то один то другой взлетают в чёрное небо, курс — на Запад.
— Что ты наделал, зачем отпустил упырей?! — Катя даже топает ногой в бессильной ярости.
— А, что? Очистил севастопольскую землю от нежити, — пожимаю плечами.
— Где-то убыло, где-то прибыло, — растягивая в улыбке бороду, цинично заявляет Эдик.
Рита прижимается ко мне, с восторгом заглядывает в глаза:- Ты не медведь и не тигр, ты круче! Здорово! Надо срочно Леониду Фёдоровичу это сообщить, вот обрадуется.
— Не уверен, — мрачнею я, — можно тебя сильно попросить? — смотрю в её чистые глаза.
— О чём угодно! — девушка даже краснеет от переизбытка чувств.
— Пусть это будет нашей тайной. Никому не говори, нам нужно время самим во всём разобраться.
— А как же…,- на лице возникает упрямство, затем вздыхает, — а папе можно рассказать?
— Никому, — целую её в носик.
— Вот, что подруга, если ты в нашей команде, все наши тайны должны остаться в нашем кругу, — Катя пристально смотрит на неё, глаза горят гипнотическим светом.
Рита вздрагивает, отводит взгляд:- Вы такие другие, мне иногда так страшно с вами, а иной раз сердце выпрыгивает от восторга, — искренне сознаётся она.
— Уходить надо, столько шума наделали, милиция скоро пожалует, — Эдик суёт в кобуру пистолет.
— Милый, ты ничего не забыл? — одаривает его нежной улыбкой Катя.
Эдик в упор смотрит ей в глаза, Катя не выдерживает его взгляда, в краешках губ мелькает улыбка, она отводит взгляд.
— А стоит ли их развязывать, пусть милиционеры их освобождают. Люди сейчас так напуганы, начнут среди развалин носиться, не ровен час, в колодец свалятся. А у нас времени нет, мигалки видите? — Эдик кивает в сторону милицейского пункта.
Действительно, там мелькают красные и синие отблески, где-то шевельнулись заросли, нас окружают.
— Нам дорогу перекрыли, единственный свободный путь, выход к морю, — озабоченно говорю я.
— Предлагаешь искупаться, вроде не сезон, — фыркает Катя.
— А у нас есть выход?
— Выход всегда есть! — над телом Риты вспыхивает призрачный контур питбуля.
— Жарко, я б поплавал, — усмехается Эдик, почёсывая бородку.
— Хватит смертей, подруга! — одергивает её Катя и несётся на пляж, словно получила по голове солнечный удар.
Незаметно проскальзываем к пришвартованной с незапамятных времён ржавой барже. Краем глаза замечаю позади нас силуэты людей в серой форме, видимо всё же единственно правильное решение, идти в море, снимаю обувь, делаю шаг. Сырость и холод мигом вздыбливает кожу, озноб ухнул между лопатками и выбил дробь зубов.
— Ледяная, — останавливаюсь в раздумье.
— Хм, — сунула в воду ножку Катя и так же вздрагивает, как и я, — не месяц май.
— Ребята, — обречённо пискнула Рита, — может, всё же прорвём оцепление?
Эдик спокойно заходит в море, не делая лишних телодвижений, окунается и плывёт в темноту. Метров через триста, противоположный берег, но он почти не различим в черноте неба.
Катя решительно встряхивает рыжей гривой и, со сдавленным вскриком погружается в воду, гребёт по-собачьи. Боже, да она почти не умеет плавать, пугаюсь я!
— Ты как? — в тревоге спрашиваю я.
— Замечательно! Только бы кто ни будь, не цапнул меня за ногу, — сквозь зубы пытается шутить она, смешно загребая руками.
Эдик делает круг, подплывает к своей подруге:- Интересный у тебя стиль. Научишь?
— Дала б я тебе меж лопаток, — без злости отвечает Катя.
— Нам пора, — беру за ладонь Риту, тащу в воду.
Какой ужас, пронизывающий холод сжимает лёгкие, вода стремительно выгоняет тепло, одежда намокает и стягивает кожу, появляется противный страх, вдруг не доплывём.
Сзади всхлипнула Рита, но плывёт, демонстрируя хороший брасс. Буквально через пару минут тело немеет от холода, но прилипшая одежда, всё, же выдаёт немного тепла, словно я в дырявом гидрокостюме.
Катя гребёт интенсивно, вздымая руками пену, как бы силы её не покинули. Ей, что-то говорит Эдик, она слегка успокаивается, пытается плыть, так же размерено, как и все мы.
На берегу снуют тени, появляется милицейская машина, но нас не видно на чёрной воде.
Тело совсем теряет чувствительность, но мы проплыли не более половины пути. Рита плывёт совсем рядом, иногда касаясь меня пальчиками, наверное, ей так легче. Катя упрямо прёт как большая черепаха, но в движениях начинает появляться явная вялость, Эдик не спускает с неё глаз.
— Катюша, тебе помочь? — меня пронзает беспокойство.
— Всё нормально, всё хорошо, иду ко дну, — мне кажется, она шутит, но неожиданно её голова исчезает. Эдик, фыркнув, ныряет вслед, не раздумывая, следую его примеру. Очень вовремя цепляем её за волосы, выволакиваем на поверхность.
— Катюшенька, держись! — чуть не плачет Рита.
— Уф, как меня переклинило, — её глаза блеснули тусклым зелёным светом, она вцепилась в плечи Эдика, — мне нужна ваша помощь, ребята, — спокойно говорит она.
Остаток пути проходит как во сне, но страх за Катю придаёт силы. Противоположный берег возникает неожиданно, как подарок судьбы. Ноги, словно култышки, коснулись дна, пятки не ощущаются, сознание помрачённое. На удивление, лучше всех нас чувствует себя Рита, она первая выбирается на берег и пытается нам помогать вытаскивать Катю, которая в полуобморочном состоянии.