— Однако, путь специально перекрыли, — Эдик с тревогой оглядывается назад.
Мрачное предчувствие сдавливает голову, очень не нравится мне это. Покидаем дрезину, ходим у завала, чего там только нет, и ржавые трубы, искореженные газовые плиты, шифер, разбитые унитазы, тяжёлые шкафы, просто мусор плотно забитый в холщёвые мешки, камни и т. п.
— Кто-то постарался. Неужели против нас поставили преграду? — Пытаюсь раскачать толстую трубу.
— Придётся назад ехать? — Эдик с тоской смотрит вглубь туннеля. — Но нам туда нельзя, — сам себе противоречит он.
— Мальчики, давайте попробуем разобрать кучу? — Катя старается крепиться, но голос невольно дрогнул.
— Ага, здесь мусора на несколько вагонов, — хмурится Герман Ли. В его голосе появляется отрешённость. Мне не нравится его состояние. Ли ловит мой взгляд, раскосые глаза вообще превращаются в едва заметные щелочки, неожиданно вижу в них фанатичный огонь, наверное, такой бывает у самураев.
Осман набычился, ходит как бык у завала, светит фонарём, вдруг ругается, отскакивает, стреляет из автомата.
— Ты чего? — подскакиваем нему.
— Крыса.
— Убил?
— Да, — Осман без брезгливости обхватывает голый хвост и тащит её к себе, крыса неожиданно дёргается, но звучит ещё одна очередь. — Теперь точно подстрелил, — рыкнул аварец и выдёргивает кошмарное создание величиной с небольшую свинью.
— Какая огромная, — Катя осторожно присаживается рядом, с любопытством тычет в неё стволом автомата.
— Она с другой стороны завала прошла, — уверенно говорит Эдик.
— Следовательно, есть крысиный ход? — Катя неуверенно улыбается.
— Ты, может, протиснешься, но не мы, — грустно улыбаюсь я. — Но, попробовать стоит. Осман, лаз видишь?
— Очень хорошо. Судя по всему, они здесь часто ходят.
Взбираюсь на ящик, свечу фонарём. Мрачное зрелище, крысиный ход идёт между путаницы из кабелей, всюду битые бутылки, сломанные доски, консервные банки, осколки керамики и нестерпимо воняет крысами, их помёт повсюду.
— Я полез, — Осман снимает вещмешок с плеча, автомат и, толкая впереди себя, пытается влезть в узкий лаз. Долгое время у него ничего не получается, затем, зашатался в груде мусора тяжёлый шкаф и Осман потихоньку протискивается вовнутрь.
Как бы его ни засыпало. Это верная смерть, причём ужасная, крысы не преминут воспользоваться таким подарком судьбы. Но, вроде пролез.
— Катя, теперь ты.
— Эх, причёску испорчу, — хорохорится она.
— Шапку на уши сильнее натяни, — советую я.
— Спасибо, напарник, за заботу, у тебя всегда, получается, утешить девушку. Слушай, Кирилл! — она едва не подскакивает на месте.
— Ты чего? — удивляюсь я.
— А как здесь Рита прошла? Она же такая здоровая в образе питбуля.
— Вряд ли она выбрал этот путь, думаю, есть другие, обходные пути, — мне становится очень грустно, едва сдержал слёзы.
— И всё же, она здесь прошла.
— С чего ты взяла?
— Посмотри, это не её вещмешок?
Действительно, в путанице из проволоки завяз знакомый предмет. Кидаюсь к нему, развязываю узел, в нём Ритины вещи.
— Значит, чтоб пролезть сквозь лаз, она приняла обличие человека, — делает вывод Эдик.
— Представляю, как ей сейчас непросто, — мне настолько становится за неё страшно, что для себя принимаю решение, если она выживет в страшных лабиринтах заброшенного метро, её не брошу. Образ Стелы, болезненно сжав сердце, отступает на второй план, перед глазами возникает трогательное лицо Риты, её неизменный румянец на щеках и пылающая любовь в глазах.
— Не раскисай, напарник, Рита в состоянии за себя постоять, — Катя жёстко смотрит, слегка прищурив, горящие изумрудным огнём, глаза. Она лезет крысиный ход и вскоре, дрыгнув ногами, исчезает.
— Теперь ты, Эдик.
— Вроде как идёт кто-то. Слышите, шаги? — встрепенулся друг.
— Быстрее лезь! — толкаю его.
— Нет, я остаюсь, вы не успеете, — останавливается как вкопанный Эдик.
— У тебя нет автомата, лезь быстрее, — меня окатывает волной ужаса, все мы слышим тяжёлую шаркающую походку. В глубине туннеля вырисовывается силуэт огромной женщины.
— Проснулась, всё же, — застонал Герман Ли, бросается на землю, прячется за ржавой арматурой и готовится к стрельбе.
— Эдик, ты нам мешаешь! — зло ору я, сильно толкаю в спину. Он падает, рассекает лицо об осколок бутылки, обтирает кровь, на лице возникает гримаса сожаления и нехотя протискивается в узкий лаз.
Падаю рядом с Ли. Он отодвигается от меня:- Кирилл, я прикрою, уходи.
— Ты чего, считаешь, я тебя брошу?! — возмущаюсь я.
— Товарищ старший лейтенант, иди на хрен, говорю же, прикрою, зачем нам двоим погибать! — зло выкрикивает Герман Ли.
— Ну, уж нет, дорогой, ты мне не указывай, — щёлкаю затвором, целюсь в жуткую фигуру.
Она идёт медленно, знает нам деваться некуда. Под её весом прогибаются рельсы, ломаются шпалы, её единственный глаз горит мрачным огнём и она улыбается. О, какая страшная у неё улыбка! Душа вымерзает, кровь стынет в венах…
Нервы у Ли не выдерживают, он начинает беспорядочно стрелять, но пули веером расходятся вокруг её тела, как дождь от автомобильных дворников.
— Сука!!! — кричит кореец, выскакивает из завала, бежит к ней, в упор стреляет, пули не причиняют ей ни малейшего вреда, всё так же разлетаются в разные стороны.
— Назад, Ли! — ору я, приподнимаюсь, чтоб бежать к нему. Но тут у неё вытягиваются руки, хватает несчастного человека, и, не раздумывая, бьёт о стенку. Череп лопается, мозги разлетаются по сторонам, Ли изгибается в агонии и свешивается в её руке как плеть.
Меня парализовало от ужаса, не могу сделать ни шага, застыл как столб, не в силах отвести взгляд.
Она присаживается, держит окровавленное тело, жутко улыбается:- Стой человек, стой, а я пока подкреплюсь, — звучит раскатистый голос, даже пространство вокруг содрогнулось. Легко разрывает тело, с наслаждением вонзает зубы в ещё тёплую плоть. Брызжет кровь, трещат кости, мне становится дурно, тихо съезжаю на землю.
Великанша ест долго, обгладывает кости, высасывает мозг и не сводит с меня своего единственного взгляда. Так и сидим друг против друга. Неожиданно я очнулся от нестерпимой боли, мой камень горит как термит, вспыхивает надежда, осторожно тянусь за ним.
Тем временем Лихо, доедает последние куски, швыряет остатки в меня, озирается, видит разлетевшиеся мозги, начинает соскрёбывать со стен и с шумом обсасывать пальцы. Видя, что она отвлеклась, тихонько отползаю к крысиному ходу. На моё счастье она не замечает моих движений, считает, деться мне некуда.
Драконий камень горит, причиняя нешуточную боль, но я не стал его вытаскивать, стиснув зубы, лезу в узкий лаз. Моментально распарываю руки об осколки стекла, но не замечаю боли, упорно вползаю всё дальше и дальше, каждое мгновенье, ожидая, что меня схватят за ноги и вот тут, я уже не успею воспользоваться своим камнем. Но бог милует, меня выдёргивают, но, с другой стороны.
— Что у вас произошло? — выкрикивает Катя.
— Ли погиб, — опускаю взгляд.
Внезапно завал содрогнулся от мощного удара, вниз полетели ящики, камни, зашатались брёвна.
— Уходим! — кричу я.
Вновь удар, многотонная куча сдвигается с места, мусор сыпется под ноги. Не сговариваемся, бежим. Лихо Одноглазое бушует долго, но даже ей не под силу сдвинуть десятки тонн преграды. Грохот стихает, но мы ещё долго несёмся по шпалам как трусливые зайцы.
Неожиданно звучат пистолетные выстрелы, пули жужжа, проносятся над головами, рикошетят о стены, высекая искры, шлёпаются где-то вдали.
— Что за чёрт! — падаем между рельсами, пытаемся разглядеть, кто стреляет.
Выключаем фонари, перекатываемся другую сторону, держим наизготовку автоматы, пытаемся рассмотреть, кто стрелял. С противоположной стороны так же благоразумно гасят фонари, но, невдомёк им, что Катя и я видим темноте, конечно не так как при освещении, но, довольно сносно, словно окружающий мир в чёрно-белом свете.