— Вы бредите? — осторожно спрашиваю я, загораживая телом посеревшую от ужаса Катю.
— Мы перережем вам жилы на ногах и будете ползать на животе, как того требует наш Бог.
— Катя, это полоумные монахи, мы попали в ловушку, беги к лестнице!
— Отец Климент, они хотят бежать! — взвизгнул один из монахов.
— Кидайте сеть!
Нас сбивают с ног, долговязый монах наотмашь бьёт в лицо девушку, брызгает алая кровь, Катя шипит действительно как змея, и тут я вижу в её руках чёрный камень.
— Катюша, не смей! — выкрикиваю я, но она уже окунает его в свою кровь. Метаморфозы происходят стремительно, тело извивается, растёт, появляются лапы с серповидными когтями, медью вспыхивает чешуя — сеть рвётся.
Монахи орут в ужасе, но меня не отпускают, волокут за дверь и закрывают. Страшный удар сотрясает её до основания, затем ещё с сотню таких же диких ударов. Катя невероятно рассерженна, но дверь выдерживает чудовищный натиск, затем и вовсе исчезает, остаётся лишь синее пятно на месте сапфира.
— Ничего и до тебя доберёмся! — быстро крестится Климент, — вяжите крепче его, братья.
Лежу на деревянной колоде, из многочисленных ран течёт кровь. Только бы не попала на драконий камень, молю я.
Помещение, в котором лежу, поражает своим аскетизмом и мрачностью. Ничего лишнего: факел в стене, грубо сложенный камин, цепи на стенах, необъятный стол, с разложенными на нём зловещими инструментами. С противоположной стороны виднеется другая дверь, из потемневшего дуба.
Климент подходит совсем близко, крестит воздух, наверное, считает, что этим закрывает мне путь к перевоплощению. Не знает, стоит только мне слегка повернуться, и кровь омоет камень. Это желание возникает с новой силой, но вспоминаю слова Дарьюшки:- "…не пои его кровью, иначе из него высвободится лишь та часть, что имеет звериное начало…". До жути не хочу быть зверем, поэтому, безропотно, как овца, взираю на фанатика.
— Послушай, святой отец, мы же цивилизованные люди, не бери грех на душу, — пытаюсь вразумить его.
— Не искушай, змей, не будет греха больше, чем тот, что получили вместе с твоим плодом.
— Неужели вы верите в эти фантазии? — но знаю, мои вопросы не повлияют на его мнение.
— Это не фантазии, это сказание из Книги Божьей.
— А вы не думаете, что вами может заняться милиция. Смотрите, ваше преступление на "вышку" потянет, — пытаюсь угрожать я.
— Странные слова говоришь, наверное, это твоя чёрная магия, но в этих стенах действенно лишь святое слово.
— Святой отец! — вбегает запыхавшийся монах, по бледному лицу катятся крупные капли пота. Он до крайности возбуждён и испуган.
— Да, сын мой? — Климент обращает на него взор полный сострадания и доброты.
— Докладывают, скоро, на военных судах, прибудет Луций Квиет, по личному приказу императора Траяна. Боюсь, он проведал о нашем тайном храме.
— Какой Траян? — дёрнулся я. Смысл происходящего начинает доходить до сознания.
— Солдафон, еретик, идолопоклонник. Но, на помощь его не надейся, мы успеем перерезать тебе жилы и выдернуть чёрное сердце из груди, — обращает на меня страшный взор.
— Это неизвестно ещё, у кого оно чернее, — от злости начинаю дерзить. В то же время, от безысходности пересыхает во рту и появляется дикое желание подставить под кровь драконий камень. Смысл происходящего мне понятен, я угодил во временную ловушку, сейчас, где-то, сотый год от Рождества Христова. Рядом со мной, папа Римский Климент, сосланный игемоном в Инкерманские каменоломни крошить камни.
— Луций Квиет, — взгляд Климента тускнеет, затем разгорается, ненависть кривит губы, — сколько горя ты приносишь еврейскому народу. Да, чтоб тебя арестовали собственные солдаты и публично осудили в Риме! Чтоб всем было ясно, нас нельзя заставить поклоняться языческим изображениям и оказывать им божественные почести. Мы служим одному лишь единому всемогущему Богу, Творцу неба и земли! — пророчески вскидывает палец.
— Всё же вы совершаете ошибку, отец Кивет, я ведь, крещён, — пытаюсь вразумить его.
Он даже отпрянул в изумлении:- Крещённый змей?
— Не змей, я человек! — выкрикиваю ему в лицо.
— Ты хитрая тварь, но ошибке не позволю свершиться, я не отведаю твоего "плода", змей-искуситель.
— Ну, какой же ты тупой! — раздражение перехлёстывает через край. — Если вы хотите знать, я в любой момент могу освободиться!
— Если до сих пор лежишь распятым на колоде, значит, не можешь, — усмехается он, но, в глазах появляется тревога. — Брат Раббан, приступайте! — звучат зловещие слова.
Кивет отступает к двери, исчезает за ней вместе с боевым отрядом монахов. На смену им выходят два монаха. Один высокий, плотный, лицо словно вырублено из песчаника, глаза печальные, губы шепчут молитву, наверное, он и есть, брат Раббан, вслед за ним втискивается небольшой, полный человек, мокрый от пота. Его руки явственно трясутся, он смертельно напуган.
— Это вы зачем ко мне идёте? — извиваюсь на колоде как червяк на крючке.
— Брат Датан, возьми нож, — Раббан крестит воздух. — Посмотри, как его корчит от крёстного знамения. Ты не бойся его, за нами Бог.
— Какой нож брать? — трясется толстый монах.
— Любой, но острый.
Звякает железо. Меня обдаёт ужасом.
— Вот этот, вроде острый, — смиренно произносит брат Датан.
— Перекрести лезвие, — легче резать будет, — советует брат Раббан.
— Да, что же вы творите! — взревел я.
— Я боюсь! — взвизгивает Датан.
— А ты сухожилия на ногах подрежь.
Вспыхнула боль, пытаюсь поджать ноги, но верёвки держат крепко.
— Не режется. Пилю, пилю, — нотки в голосе плаксивые, словно у маленького ребёнка.
— Смотри, нехристь, как надо, — Раббан цепко обхватывает ноги, резануло дикой болью, мозг туманит наползающая красная пелена. Где-то, краем сознания, улавливаю скрежет открывающейся двери, характерно звенят доспехи и скрип, подбитых гвоздями, подошв.
— Что за человека вы пытаете? — раздаётся грозный окрик.
— Это не человек, это змей, — скулит Датан.
— Глупости! Развяжите его!
— Но отец Климент…
— Он сослан сюда в каменоломнях, работать, а не заниматься чародейством, — резко перебивает Раббана мой избавитель.
Открываю глаза, на меня внимательно смотрит высокий человек. Живот прикрыт сверкающими пластинами, с обозначенным рельефом мышц, на широком, с золотыми бляшками, поясе с левой стороны — короткий меч, рукоять которого украшена драгоценными камнями, на плечи наброшена пурпурная шерстяная туника, на голове стальной шлем с красным гребнем. За его спиной стоят в тяжёлых доспехах солдаты, шлемы железные, с козырьками спереди и сзади, изогнутые щиты, острые дротики и на широких ремнях, справа — короткие мечи, все в холщёвых туниках, лица суровые, обветренные и высокомерные.
— Вы, Луций Квиет? — я готов броситься ему в объятия.
— Знаешь меня? — он склоняется, беспощадно впивается взглядом.
— Да, — говорю чистую правду.
— Говорят ты змей?
— Ерунда. Пусть ещё скажут, что я дракон, — я позволяю себе шутить, хотя моя судьба висит на волоске.
— А кто ты на самом деле? Твоё одеяние странно.
— Странник, — осторожно говорю я.
— Мало на него похож, — откровенно усмехается Луций Квиет, больше похож на варвара, — но не мне решать твою судьбу, лично император наказал прибыть сюда для твоего спасения.
— Откуда он узнал? — невероятно удивлюсь я.
— Он знает всё.
Верёвки падают вниз, сажусь на край колоды, нестерпимо болят пятки, но пальцы двигаются, значит, жилы перерезать не успели.
— Этих в кандалы! — брезгливо глянул на застывших в ужасе монахов.
— На всё воля Божья! — истово крестится брат Раббан, а Датан визжит как свинья, которую обещают пустить на сало.
Их связывают, грубо волокут за дверь. Мне неожиданно становится их жалко. Они же, обычные слуги, выполняющие свою, верно не слишком чистую, но работу, и верят, что делают праведное дело. А вдруг, они действительно правы? Вспыхивает в голове мысль. Чушь! Не им решать судьбы людей и… драконов.