— Я лишь хочу умереть спокойно, — прошептал он и упал на руки своего слуги.
И тогда все окончательно поняли, что Святую землю им не отстоять. Рыцари спешились и окружили раненого, а потом осторожно уложили его на длинный щит. Бернар подоспел как раз тогда, когда потребовалась помощь, чтобы нести Великого магистра. Мост у ворот Святого Антония оказался поднят. Тогда они направились к другим воротам и вошли в город. В стенах Акры они освободили Великого магистра от доспехов, осторожно вынули дротик, промыли кровоточащую рану. Гийом де Боже наблюдал за ними из-под прикрытых век, он молчал и не издавал ни звука. Он был совершенно спокоен и крепко сжал руку Бернара, чтобы приободрить его…
Затем рыцари решили двинуться к морю, чтобы попытаться переправить де Боже на лодке к бастионам Храма. На побережье они увидели толпу людей, желающих попасть на корабль. Поговаривали, что мамлюки уже захватили Проклятую Башню и уничтожили пизанские боевые машины в районе Сан-Романо. Скоро враги окажутся в самом сердце Старого города, и только крепость тамплиеров сможет еще продержаться несколько дней. Между тем Великий магистр потерял сознание. Бернара охватил ужас. Он больше не мог выносить чудовищную жару, от напряжения его била дрожь, он почти не мог дышать. Его присутствие здесь было бессмысленным: Великий магистр в нем больше не нуждался. Тогда Бернар решил уйти. Он быстро пересек квартал Монмусар, вошел в Старый город и остановился, чтобы перевести дыхание. Затем свернул в узкий переулок и, притаившись, снял раскаленные латы. В них он чувствовал себя дичью, которую поджаривают на медленном огне. Только теперь он мог оплакать своего отца, Даниеля, Гийома де Боже и утрату Святой земли…
Внезапно до него донеслись крики. Юноша увидел женщин и детей, которые отчаянно убегали от ворвавшихся в город неверных. Несколько человек с развевающимся стягом уже добрались до площади; поджидая отставших товарищей, они занялись грабежом. Бернар увидел, как двое неверных схватили девушку, на вид ей было лет пятнадцать, и принялись яростно спорить, кому достанется добыча. Сверкнули сабли, и мамлюки уже начали было сражаться, когда девушка попыталась убежать. Но тут один из них бросился за ней и схватил за волосы. Он резко взмахнул саблей и с неожиданной жестокостью отсек ей голову, после чего бросил трофей к ногам товарища, который захохотал: каждому досталась своя часть и больше не о чем было спорить. Вот что творилось в те дни в Святой земле…
Бернар бросился бежать по переулкам генуэзского квартала и быстро оказался недалеко от порта, но там всюду кишела толпа, так что добраться до кораблей было невозможно. Зажатый со всех сторон, он все же попытался пробить себе дорогу к морю. Вот прямо перед ним труп беременной женщины, которую задавили в толпе, люди топчут ее бездыханное тело, стараясь пробраться вперед. Турки все ближе и ближе, и тех, кто не попадет на корабли, перережут без разбору. От турок ничего иного и не ждали: два года назад они истребили всех жителей Триполи. Бернар вовсю орудовал локтями, расталкивая женщин и стариков: если ему суждено остаться в живых, он будет стыдиться этого всю оставшуюся жизнь. У длинного мола из воды торчали мачты большого корабля, который, не выдержав перегруза, пошел ко дну еще до того, как были обрублены швартовы. Повсюду плавали трупы. Юноша заметил рыцаря-тамплиера, который размахивал руками, указывая на «Сокол», большой корабль тамплиеров в конце мола, что поднимал якоря. Бернар изо всех сил рванулся туда; было совершенно очевидно, что отчаявшимся людям уже не попасть на борт, а король и знать давно отплыли.
Бернару почти удалось добраться до сходен, где рыцари Храма сортировали жаждущих отплыть, как вдруг страшная боль пронзила все его тело и он увидел, что из его груди торчит окровавленное лезвие меча. Кто-то, такой же испуганный, но гораздо более жестокий, прокладывал себе путь к кораблю.
Бернар упал на землю, его окутало темное облако страха. Теперь с мечтами о рае покончено: пока он в надежде на спасение расталкивал женщин и стариков, его сразил такой же христианин! Бернару доводилось слышать, что прожитая жизнь мгновенно проносится перед умирающим за минуту до смерти. Его жизнь была коротка, но он не увидел и той малости, что успел пережить: перед ним мелькали лишь чьи-то ноги да узкая полоска моря, которая уплывала все дальше и дальше.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Данте имел обыкновение посылать песни Комедии синьору Вероны Кангранде делла Скала. Где бы ни был поэт, что бы ни написал, будь то шесть песен или восемь, прежде чем о них становилось известно, он отправлял гонца этому правителю, которого уважал превыше остальных. И лишь затем делал копии для прочих желающих ознакомиться с его сочинением. Так он переслал Кангранде всю поэму, кроме последних тринадцати песен, которые написал, но не отправил, потому как внезапно скончался. Он даже не успел рассказать, где они хранятся, и потому его сыновья и ученики долгие месяцы разыскивали заключительные песни великого труда среди бумаг Данте, но ничего не обнаружили. Все друзья Данте сокрушались о том, что Господь забрал его прежде, чем поэт сумел завершить поэму, и вскоре все отказались от поисков, ибо больше не надеялись что-нибудь найти.
Дж. Боккаччо. Малый трактат в похвалу Данте
I
13 сентября 1321 г.
Земную жизнь пройдя до середины, я очутился у порога в ад…
Непостижимо, почему эти слова пришли ему на ум именно теперь, когда он осторожно спешился и коснулся ногами земли. Их автором был советник Ахаза Иудейского, один из самых великих пророков Древнего мира…[3] Наверное, так бывает со всеми: ты доживаешь до тридцати пяти лет и вдруг ощущаешь внутри себя невероятную пустоту, словно танцуешь на краю пропасти. Это нередко случается, если ты недоволен прожитой жизнью. Чувствуешь, что попусту теряешь время, продолжая влачить свои дни: бесконечный замкнутый круг, все время одно и то же, и все кажется тебе тщетным и нелепым… Жизнь вокруг представляется бессмысленной суетой, а итоги твоего собственного пути выглядят невероятно жалко, ведь поначалу у тебя были гигантские планы. И если быть честным с самим собой, то придется признать, что ты потерпел поражение, иначе окажешься во власти ложных иллюзий, начнешь придумывать себе отговорки и продолжишь идти вперед, убаюкивая себя неоправданными надеждами и навсегда заглушив голос собственной совести.
В какой-то миг ты понимаешь, что жестоко обманулся, и на тебя обрушивается невыносимая тишина небес. И в этой тишине ты чувствуешь, что пропасть вот-вот разверзнется прямо у тебя под ногами. Смысл твоей жизни, равно как и всех остальных, теперь кажется не ценнее сорной травы, которой поросли окрестные луга. Зачем задаваться такими вопросами… Но что значили все эти переплетения тончайших нитей судьбы, все эти события, свидетелем которых он стал?
Размышления были прерваны, всадник спешился и взял коня под уздцы. Двигаться вперед приходилось медленно и осторожно, в лесу было слишком темно, и он совершенно не знал, куда идти. Он понятия не имел, как ему удалось забраться в такую глушь, с каждым шагом идти становилось все труднее, ноги застревали меж ветвей плюща, лап дикой ежевики и остролиста, которыми поросла земля; панталоны и плащ были изодраны в клочья. Одна рука уже кровоточила: он поранился, отводя от лица колючие ветки. Когда он наступал на сухие листья и сучья, порой казалось, что из-под земли доносятся хриплые проклятия, будто судья с того света зачитывал ему страшные обвинения.
«Виновен», — шептали кусты.
Ясно, что то был голос его собственной совести, которая не находила покоя и хотела напомнить ему о совершенных ошибках. Судьба посылала ему все новые и новые препятствия, чтобы наказать за грехи.
Но не его вина, что он вынужден скрываться, словно вор, и пробираться темными тропами. Он не хотел попасть в руки тайных врагов. Кто знает, возможно, таковых и вовсе не было, а может, они только и ждали, чтобы заставить его платить по счетам за чужие долги. Такова Италия: пройти по лесу здесь не так-то просто, ведь каждый итальянский город ведет войну против собственного соседа. Ясени стояли так плотно, что даже крошечный лучик солнца не мог проникнуть сквозь лесную чащу. В полной темноте он чувствовал, что конь боится и беспокоится. Воздух был горячий и неподвижный, в горле совсем пересохло. Он весь перепачкался в земле и крови, его мучила страшная жажда.