Мне просто не верилось, что это в самом деле происходит. Что я, встав с кресла, робко подошла к лорду ректору, и взяла микрофон, теплый от его руки, испуганно подняла взгляд… чтобы встретиться с его глазами вместо того, чтоб смотреть на плазменный экран, где запустился клип «Господа офицеры».
— Чего ждешь? Давай, пой, — хмыкнул лорд ректор, проведя кончиком указательного пальца по моим губам. — Почему молчишь? Неужели боишься?
— Да, — неожиданно призналась я, и от этого слова едва не лишилась чувств!
— А зря, тебе понравится делать это, — протянул мужчина, проводя пальцем по моей шее вверх, до подбородка! — Он тебе нравится, Эвелина. Я прав?
— Он…
— Ведь нравится, я вижу, — соблазнительно прошептал ректор. — И ты хочешь спеть его песню. Просто до чертиков желаешь открыть рот и начать. Верно?
— Это… это неправда…
— Не лги себе, куколка. Давай, просто начни, а потом сама не сможешь остановиться!
А то я уже устал ждать и ведь могу сорваться…
Вздрогнув от этих слов, я несмело поднесла микрофон к губам. Раньше, в деревне, мне приходилось петь совсем другие песни — «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», «Ах, утушка моя луговая», «Во поле береза стояла»… И теперь, когда петь приходилось Олега Газманова, я испытывала пугающее, сковывающее смущение. С которым выдохнула из своей груди:
— Господа офицеры, по натянутым нервам Я аккордами веры эту песню пою.
Тем, кто, бросив карьеру, живота не жалея, Свою грудь подставляет за Россию свою.
— Шикарно, — прорычал ректор, встав позади меня и запуская пальцы в мои волосы.
От этого нехитрого движения я едва не сошла с ума! И против воли застонав, на чистом автомате с надрывом пропела:
— Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом За Россию и свободу до конца!
Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет, Заставляя в унисон звучать сердца!
Неужели… неужели я в самом деле делаю это? Пою песни Газманова в покоях своего ректора? Держу в своем рту микрофон, да еще и так тяну при этом что-то кроме народных песен, которые распевала на крыльце отчего дома в родной деревне… Это конец, для меня все кончено! Я испорчена, как же я испорчена! Даже выйдя замуж в родной деревне, я никогда не стала бы петь таких не-девичьих песен! Ох, как же я пала так низко? Докатилась до столь ужасающего дна? Узнай об этом моя матушка, и ее бы хватил инфаркт! Ведь разве… разве девушка должна петь песни Газманова? Разве это вообще нормально?
— Вновь уходят ребята, растворяясь в закатах, Позвала их Россия, как бывало не раз.
И опять вы уходите, может, прямо на небо.
И откуда- то сверху прощаете нас.
Песня лилась из меня легко и естественно. Единственное, что усложнилось, это мои собственные чувства. Потому что нормальная порядочная девушка просто не должна получать удовольствие от ТАКОГО!..
Внезапно музыка стихла, и я лишь постфактум поняла, что уже прокричала последние аккорды. Поперхнувшись, я закашлялась и выпустила микрофон ректора из рук.
— Ты в порядке? — с неожиданной заботой спросил он, коснувшись моей щеки.
— Кажется… — пробормотала я в ответ.
Ох какой стыд!
— Хорошая девочка, — тем временем проговорил мужчина, подхватывая меня и укладывая на диван.
Неужели он передумал? Неужели сейчас просто возьмет меня, возбудившись от моего исполнения Газманова? Но что хуже всего, мое тело сейчас пылало так, что я бы даже наверное не стала бы сопротивляться, вздумай он в самом деле лишить меня невинности прямо здесь!..
— А теперь моя очередь, — довольно ухмыльнулся ректор, беря микрофон, и запуская следующую песню.
Заиграла динамичная, бодрая музыка, явно не предназначенная для девичьих ушек. Под которую мужчина с азартом запел:
— Я уеду в город с видом на прибой Где пески поют фальцетом под ногой И в зеленую волну прямо с берега нырну И уйду от всех подальше в глубину!
Тяжело дыша, я лишь всхлипывала, хватаясь пальцами за обивку дивана, и выгибалась дугой, запрокидывая голову.
Какой ужас! Я только что пела караоке «Господа офицеры», а теперь с неприличным наслаждением слушала, как он сам пел! Даже больше — ощутила этот момент преступного блаженства, который накрыл меня, когда из глотки ректора с раскатом понеслось:
— А я девушек люблю, я их вместе соберу, Вдоль по линии прибоя за собою уведу, Вдоль по линии прибоя за собою уведу!
И мужчина замолчал, я продолжила лежать на спине, пялясь в потолок. И даже не шелохнулась, даже не вскрикнула, когда губы ректора коснулись моих.