– Знаете, что бывает с теми, кто утаит от мрака хотя бы один захваченный эйдос? По правилам, я должна сообщить об этом в Канцелярию Лигула. Это я и собираюсь сделать. Мне надоело с вами возиться, – заметила Улита.
Суккубы задергались, как трупы, через которые пропустили ток. Запах парфюма стал невыносим, как в магазинчиках, где мыло, одеколоны, дезодоранты и стиральный порошок продаются в куче.
– Мы ничего не прятали, госпожа! Ничего!
– Не раздражайте меня!.. Эйдосы немедленно сдать. Это было первое и последнее китайское предупреждение. А теперь пошли вон! – не глядя на них, сказала Улита.
Недаром суккубы слыли знатоками душ. Они прекрасно умели разбираться в интонациях. Переглянувшись, они поспешно выложили на стол несколько песчинок, стыдливо завернутых в бумажки. Последним к столу подошел Хнык. Он стеснялся, театрально и искусственно, как это могут делать только суккубы, и симметрично откусывал заусенцы сразу на двух больших пальцах.
– НУ! – поторопила его Улита.
Хнык выложил вначале одну бумажку, а потом под внимательным взглядом Улиты еще две. Повернулся и горестно, точно погорелец, направился к двери.
– Отняли мое честно украденное! Нажитое бесчестным трудом! У-у! – ныл он.
– Притормози-ка! – приглядевшись к нему, вдруг сказала Улита.
Суккуб застыл.
– Да, госпожа?
– Вернись! Ты кое-что забыл!
Не споря, Хнык вернулся и положил на стол еще бумажку.
– А вот теперь все. Вон! – сказала Улита.
Суккубы торопливо слиняли, довольные, что легко отделались. Улита бросила шпагу на стол поверх бумаг и подошла к окну, где в горшке мирно лысела герань.
– Ты сегодня что-то добрая! Никого не заколола! – удивленно сказала Даф.
– Мне сегодня не до зла. Я слишком озабочена, – ответила ведьма.
– Светленькие нас больше не любят? Из великой любви лезет подкладка? – закатывая глазки, спросила Ната.
Улита подошла к Нате и, лениво толкнув ее в грудь, усадила в кресло.
– Родная, сиди здесь и не попси!
Ната задумалась. С этим словоупотреблением она сталкивалась впервые.
– Попси – это от слова «попса»? – любознательно спросила она.
– За отсутствием альтернативных вариантов.
Ната задумчиво кивнула. Новое слово явно попало в ее копилочку.
Евгеша Мошкин, забывший уже о том, что он роковой женоненавистник, вертелся у стола и разглядывал эйдосы. Пару раз он даже протягивал палец, чтобы подвинуть к себе одну из бумажек, но всякий раз испуганно отдергивал его.
– А спросить можно? – вдруг подал он голос.
– Валяй! – разрешила Улита.
Мошкин кивнул на песчинки, завернутые в бумагу.
– А что будет, если человек без эйдоса возьмет чужой эйдос и вставит себе? Это не глупый вопрос, нет? – засомневался Мошкин.
Улита усмехнулась, но усмехнулась невесело.
– Чужой эйдос? Хочешь попробовать? Валяй! Тебе какой?
Она шагнула к столу. Мошкин тревожно попятился.
– Не надо. Я просто хотел понять, да?
Улита остановилась и осторожно развернула одну из отнятых у суккубов бумажек. На ладони у нее отрешенно засияла крошечная песчинка.
– А что будет, если ты переставишь себе чужую голову с чужими мозгами? Это будешь ты или не ты? Нет, с эйдосами эта штука не проходит. Эйдос – самое могучее, самое благородное и… одновременно самое ранимое из всего, что существует во Вселенной. Он не боится холода звезд и пламени Тартара, но может погаснуть от простого равнодушия или копеечной измены. Не потому ли так просто продать его или заложить? Нет, как бы ни был хорош этот эйдос, мне он не подойдет.
Эйдос на ладони у ведьмы вспыхнул с щемящей тоской. Улита завернула его в клочок газеты.
– И всего-то программа телевидения! Как все в этом мире забавно: великое граничит с жалким и банальным, – сказала она, разглядывая газету.
По лестнице кто-то с грохотом скатился. Это оказался Чимоданов, красный и взъерошенный, как воробей, улетевший со стола чучельника. Ната удивленно подняла брови.
– Ложись! – завопил Чимоданов.
– Куда ложись? Что за пошлости? – не поняла Улита.
Ее как всегда подвела чрезмерная стереотипность мышления.
Чимоданов безнадежно округлил глаза и бросился на пол. Умная Даф успела последовать его примеру. Улита и Ната замешкались, и в следующую секунду стали свидетелями зрелища редкого и запоминающегося. Огромный стол, который в обычном состоянии едва отрывали от пола четыре матерых комиссионера-носильщика, вдруг поднялся в воздух, пронесся между ними и вдребезги разбился о мраморную колонну. Вокруг стола в суетном смерче мелькали портреты бонз, доспехи, кресла.
На лицах Наты и Улиты медленно и постепенно, точно на фотобумаге, проступило недоумение. Даф торопливо вскинула к губам флейту. И тут, возмутительно запоздав, в приемную ворвался звук взрыва. Двойная дверь, ведущая на лестницу, распахнулась в противоположную сторону. Правая створка повисла на петле. Левая – удержалась только за отсутствием места, куда упасть. С лестницы в буквальном смысле слизнуло четыре ступеньки.
Улита поднялась и, грозно-грузная, взбешенная, надвинулась на Чимоданова:
– Ты что это, а? Жить надоело? Ах ты, мелочь пузатая!
Петруччо стал резво отползать.
– Подчеркиваю: я же сказал «ложись»! И вообще, почему я? Чуть что, так я! – плаксиво крикнул он.
Со второго этажа спустился благополучно выживший Мефодий. За ворот он держал вырывающегося Зудуку.
Оказалось, когда Чимоданов отвлекся, Зудука вставил в ухо человечку, слепленному из пластиковой взрывчатки, детонатор, а к детонатору присобачил устройство для подрыва, состоящее из дешевых электронных часов и пальчиковой батарейки.
– Ревнючку устроил! Устранил конкурента! Единственного из последней партии, который имел шанс ожить! – сердито пояснил Чимоданов.
Услышав об этом, Улита сразу смягчилась и передумала убивать Зудуку.
– Ревность – великое чувство. По себе знаю: на один поцелуй любви всегда приходится два пинка ревности. В таком разе я оправдываю тебя, друже!.. И вообще хорошо, что нет Арея. Подумать только: светлая играет на флейте в резиденции мрака! Если Лигул узнает, он перекусает всю канцелярию начиная с меня, – заявила она.
– Почему с тебя?
– Потому что я самая полнокровная, а он тайный вампирюка. Уж я-то знаю.
– Да ладно тебе, не придирайся! Ну, прозвучала один раз маголодия – что тут такого? – с усмешкой спросил Меф.
Он и сам был удивлен. Мефу казалось, Даф говорила ему, будто маголодии Эдема на Большой Дмитровке, 13, вообще не имеют силы. Однако теперь оказывалось, что силу они все-таки имеют, да еще какую. Видно, дело тут было не в технике, а в моральном аспекте.
Разъяснения подоспели почти сразу, правда, от Улиты:
– Буслаев! Ты просто внебрачный парнокопытный сын непарнокопытного осла! Повторяю по буквам: здесь резиденция мрака! Посольство, представительство Тартара, а посольства всегда были территорией иностранного государства! Это все равно что поставить виселицу посреди Эдемского сада и вздергивать на ней тех, кто сделал за день меньше трех добрых дел… А, как тебе такое?
Даф поморщилась. Слова Улиты граничили с кощунством.
Ведьма потянулась и, не откладывая, материализовала метлу. Метла была новая, полетная, со сверхзвуковой обвязкой и золоченым набалдашником, как у трости. Использовать ее для уборки было почти кощунство, Улита, однако, не разменивалась на мелочи.
– Ну ладно! Все еще успеют убраться: мы в приемной, а Чимоданов со своим монстром куда подальше, – сказала она.
– С какой это радости? – не понял Петруччо.
– Шефу надо дать время остыть, если он явится не вовремя. Арей, конечно, вас простит рано или поздно, но если вы сейчас окажетесь рядом, прощать придется ваши бренные останки, – пояснила ведьма.
– А… Ясно! Свистнете мне, когда Андрей будет на подходе! – сказал Чимоданов.