Это был уже не первый отказ, с которым столкнулись Эйзенштейн и Шейнин в верхах. В мае 1940 года они также тщетно пытались добиться у И.Г. Большакова согласия на съемки фильма о шпионских похождениях знаменитого Д. Лоуренса Аравийского[496]. Видимо, Кремль не желал поступаться провозглашенным им 17 сентября 1939 г. нейтралитетом в войне и не хотел так или иначе вмешиваться в германо-английское соперничество на Ближнем Востоке. Взамен знаменитому киномастеру предложили поставить в Большом театре оперу Р. Вагнера «Валькирия». Премьера любимого Гитлером произведения состоялась 21 ноября. Но на реверанс Москвы Берлин отреагировал с холодным высокомерием: присутствовавшие на спектакле немецкие дипломаты назвали его «еврейско-большевистским»[497]. Эта странная постановка продержалась на главной сцене страны всего три месяца, последнее представление оперы состоялось 27 февраля 1941 г. А Эйзенштейн приступил вскоре к выполнению нового сталинского заказа, начав работу над фильмом «Иван Грозный». Так на конкретной судьбе и творчестве бывшего пролеткультовца и создателя киногимна пролетарской революции «Броненосец “Потемкин”» отразилась общая метаморфоза, произошедшая в 30-х годах в советской пропаганде, которая все меньше апеллировала к таким символам, как ленинский броневик, и все больше — к державной мощи Медного всадника.
АНТИСЕМИТИЗМ КАК ЭЛЕМЕНТ ВЛАСТИ.
Как показали последующие события, курс сталинского руководства на возрождение имперского шовинизма, последовательное уничтожение в партии интернационалистского духа и ленинских кадров, курс, увенчавшийся официальной проповедью примиренчества с нацистской идеологией на международной арене и жестокой расправой с противниками этой идеологии у себя в стране, в конечном итоге обернулся переходом к негласной политике государственного антисемитизма. Очевидные признаки такого перехода проявились в начале мая 1939 года. Тогда Сталин освободил от обязанностей наркома иностранных дел Литвинова, тяготевшего к союзу с западными демократиями и получившего известность в мире хлесткими антифашистскими выступлениями в Лиге наций, и передал этот пост председателю СНК СССР Молотову, который потом вспоминал:
«…Когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: «Убери из наркомата евреев». Слава Богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно. Латыши и евреи… И каждый за собой целый хвост тащил»[498].
В результате чистки в НКИДе, начатой в 1937-м Ежовым и законченной в 1939-м Молотовым и Берией, была репрессирована большая часть его руководящего состава, в который действительно входило много евреев. В наркомате арестовали, в частности, следующих заведующих отделами: печати — Е.А. Гнедина (сына A.Л. Гельфанда-Парвуса, деятеля германской социал-демократии, скандально известного тайным посредничеством между Лениным и германским генеральным штабом в годы Первой мировой войны), экономического — Б.Д. Розенблюма, второго западного — Г.И. Вайнштейна, дипломатической связи — Г.К. Грикмана. Правда, 13 мая 1939 г. Молотов взял к себе заместителем в НКИД еврея Лозовского. Но это назначение пришлось на момент, когда официальный антисемитизм только формировался, и стало одним из тех последних исключений, которые лишь подтверждали все более закреплявшееся правило. Решение Молотова было продиктовано тем, что он хорошо знал Лозовского еще с дореволюционного времени по совместной подпольной работе в Казани и потому, безусловно доверяя ему, считал «своим человеком», за что потом серьезно поплатился.
Немецкая дипломатия сразу же отреагировала на ставшую сенсационной кадровую перестановку. Временный поверенный в делах Германии в СССР В. Типпельскирх сообщил 4 мая в Берлин, что отставка Литвинова представляется результатом неожиданного решения Сталина, так как Литвинов еще накануне как ни в чем не бывало принимал британского посла, а сменивший его «Молотов (не еврей) считается «наиболее близким другом и ближайшим соратником» Сталина».
А вот более поздний отклик на это событие такого лидера западной демократии, как У. Черчилль:
«Еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес “плутократий”»[499].
496
Невежин В.А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии “священных боев” 1939–1941 гг. — М.: АИРО — XX, 1997. — С. 124.
498
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 1009. — Л. 18–25. Сто сорок бесед с Молотовым. — С. 274.