«За последние месяцы в кинематографии, — писал Ромм, — произошло 15–20 перемещений и снятий крупных работников (в частности, приказом Большакова были смещены тогда со своих постов художественные руководители Алма-Атинской киностудии Ю.Я. Райзман и Л.3. Трауберг. — Авт.)… Все… перемещения и снятия не объяснимы никакими политическими и деловыми соображениями. А так как все снятые работники оказались евреями, а заменившие их — не евреями, то кое-кто после первого периода недоумения стал объяснять эти перемещения антиеврейскими тенденциями в руководстве Комитета по делам кинематографии».
Завершая свое послание, Ромм с горечью писал о собственных противоречивых чувствах:
«Проверяя себя, я убедился, что за последние месяцы мне очень часто приходится вспоминать о своем еврейском происхождении, хотя до сих пор я за 25 лет советской власти никогда не думал об этом, ибо родился в Иркутске, вырос в Москве, говорю только по-русски и чувствовал себя всегда русским, полноценным. Если даже у меня появляются такие мысли, то, значит, в кинематографии очень неблагополучно, особенно если вспомнить, что мы ведем войну с фашизмом, начертавшим антисемитизм на своем знамени»[647].
Позже Ромм был приглашен в ЦК к Александрову, который хорошо поставленным профессорским голосом разъяснил ему политику партии по национальному вопросу, а также пообещал возвратить на «Мосфильм» некоторых уволенных оттуда работников-евреев. У режиссера тогда сложилось впечатление, что цековское начальство стремится как можно быстрее замять нежелательный для него скандал. Возможно, поэтому проект создания «Русьфильма» очень скоро был свернут.
Произошли сбои в антиеврейской чистке и на «вышке русской музыкальной культуры», как витиевато называл Александров Большой театр. Вместо предложенной им тотальной замены кадров еврейской национальности были уволены только исполнявший обязанности директора Я.Л. Леонтьев, а также художественный руководитель и главный дирижер С.А. Самосуд. Видимо, это было связано с опасением Сталина (тот часто бывал в Большом, считавшемся с мая 1930 г. правительственным театром, и контролировал лично ситуацию в нем), как бы борьба «за чистоту русского искусства» не привела к дезорганизации и развалу ее главного очага. К такой мысли вождя, возможно, подвел Жданов, который был в курсе этого дела. Ведь по его рекомендации новыми директором и художественным руководителем Большого театра были утверждены, соответственно, Ф.П. Бондаренко и А.М. Пазовский, которые занимали аналогичные должности в Ленинградском театре оперы и балета им. Кирова. И если первый был русским, то второй — сыном крещеного еврея-кантониста[648].
Явно неудовлетворенный такими результатами, Александров вместе со своим заместителем по Агитпропу Т.М. Зуевой[649] направил 15 июля 1943 г. в секретариат ЦК новую записку, озаглавленную «О работе Государственного академического Большого театра Союза ССР». И опять все тот же псевдопатриотический пафос, что и в аналогичном послании годичной давности, все те же таблицы «руководящего состава, подобранного односторонне по национальному признаку», в которых преобладали еврейские фамилии. И в заключение — истеричный вывод о том, что «Большой театр стоит перед угрозой серьезного кризиса и требует укрепления руководящими работниками»[650].
Однако на сей раз вообще никакой реакции сверху не последовало, что, впрочем, не смутило неугомонного Александрова, который принялся наводить порядок в другом бывшем императорском театре — Малом. Здесь в качестве главной жертвы он избрал старого мхатовца, соратника К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко И.Я. Судакова. Добившись ранее его смещения с поста директора Малого театра, Александров 20 июля поставил перед Щербаковым вопрос об отстранении Судакова и от должности художественного руководителя. Но так как приведенные Александровым доводы о том, что «творческий стиль» Судакова «чужд» Малому театру, не убедили Сталина (поскольку и тут последнее слово было за ним), захлебнулась и эта агитпроповская атака. Правда, чтобы взять реванш, высокопоставленным недоброжелателям Судакова не пришлось ждать слишком долго. Благоприятный случай подвернулся, когда осенью 1944 года в Малом театре прошла премьера пьесы А.Н. Толстого «Иван Грозный». На спектакле побывал и Сталин, которому он не понравился, возможно, из-за эмоционального перехлеста в сцене прощания царя Ивана с мертвой царицей. Пользуясь благоприятным случаем, 25 октября Щербаков представил Сталину рукопись подготовленной для «Правды»[651] статьи крупного в будущем партидеолога Л.Ф. Ильичева, который желчно раскритиковал новую работу Судакова, используя такие уничижительные эпитеты и оценки, как «грубый провинциализм», «пошленькая аффектация», «режиссер сбивает… актеров с реалистического пути»[652].
649
С 1940 по 1945 год Зуева работала заведующей отделом культурно-просветительных учреждений УПиА, затем председателем Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете министров РСФСР. В 1949 году была назначена заместителем председателя СМ РСФСР, находясь одновременно в руководстве Комитета советских женщин.
651
В этой газете 15 марта 1940 г. появилась статья Судакова, которую он посвятил 50-летнему юбилею своего талантливого соплеменника С.М. Михоэлса, о чем, конечно, не забыли в Агитпропе.