По воле литературного генсека на авторитетного русского ученого был навешан ярлык «раба» романо-германской филологии и создателя школы, ставшей «главной прародительницей низкопоклонства перед Западом в известной части русского литературоведения в прошлом и настоящем». «От традиций Веселовского идет и формализм Нусинова, — развил далее свою мысль Фадеев, подытоживший ее уже политической инвективой: — К позитивисту Веселовскому профессор Нусинов пришел потому, что этот последний оказался ему ближе, чем марксизм»[762].
В одномоментности нападок на советского профессора еврейского происхождения и давно умершего русского филолога-«западника» как бы проявилась очевидность заимствования поздним сталинизмом дореволюционного идейного наследия почвеннического консервативного охранительства с присущим ему антисемитизмом. Корреляция двух разделенных десятилетиями идейно-политических феноменов, когда прошлое вдруг начинает прорастать в настоящем, не была столь умозрительной, как может показаться на первый взгляд. Эта идейная перекличка была вполне реальной, ибо между двумя эпохами — дореволюционной царской и послевоенной сталинской — временной зазор был относительно невелик. Наглядным подтверждением тому может служить хотя бы эмоциональное выступление ответственного руководителя ТАСС Н.Г. Пальгунова по случаю создания «суда чести» в этой организации. В пространной речи, произнесенной, кстати, в тот же день, когда в печати появился доклад Фадеева на XI пленуме ССП, он, используя в качестве эпиграфа двустишие из «Горе от ума» А.С. Грибоедова («Как с ранних лет привыкли верить мы, \\ Что нам от немцев нет спасенья…»), поведал коллегам следующую историю из своего прошлого:
«В юные годы я работал в издательстве «Просвещение». Впоследствии оно развернулось в большое прогрессивное издательство. В 1905 году оно выпускало марксистскую литературу, потом перешло на выпуск русских классиков — Пушкина, Островского и др. Но оно начинало работу на германские капиталы. В издательстве был специальный немецкий отдел. Служащие там были только немцы. В большом количестве издавались в переводах сочинения немецких ученых. Эти издания буквально наводняли Россию. Немцы имели большие прибыли. А русские ученые не могли найти издателя для своих трудов. Вот однажды из Германии приехал «хозяин», профессор Мейер. Было устроено собрание служащих. Немцы стояли по одну сторону, русские — по другую. Этот профессор произнес большую политическую речь. Обращался он только к немцам. Говорил на немецком языке. Он говорил о высокой провиденциальной миссии, которую господь Бог возложил на немцев, нести культуру в отсталую, варварскую страну, осуществлять культурный «Дранх нах остен». Немцы зычно кричали «Хох». А мы стояли, как оплеванные, оскорбленные в своем национальном достоинстве»[763].
Говоря о травле Нусинова Фадеевым, справедливости ради необходимо отметить, что ее непосредственным инициатором был писатель Н.С. Тихонов. Неся свою долю ответственности перед Кремлем за «дело Ахматовой — Зощенко»[764], он в сентябре 1946 года был смещен с поста руководителя ССП, передав свои полномочия Фадееву. И вот, чтобы как-то укрепить свой пошатнувшийся авторитет и продемонстрировать власти свою полезность, Тихонов 9 мая 1947 г. опубликовал в «Культуре и жизни» статью «В защиту Пушкина». В ней он в резко полемической форме обрушился на изданную еще в 1941 году книгу Нусинова «Пушкин и мировая литература», раскритиковав ее за то, что в ней «все настоящее русское, народное, пушкинское принесено в жертву безудержному некритическому преклонению перед Западом».
Выступить в печати Тихонова надоумила некая Е.Б. Демешкан, снабдившая его соответствующими материалами. Дочь полковника царской пограничной охраны, расстрелянного в Крыму красными, она, скрыв свое дворянское происхождение, в 1934 году поступила в Московский государственный педагогический институт, где после получения диплома осталась на кафедре западной литературы, возглавлявшейся Нусиновым. В 1941 году защитила под его руководством кандидатскую диссертацию. Потом была эвакуация в Ульяновск, из которой Демешкан в 1943 году помог возвратиться обратно в МГПИ все тот же Нусинов, устроивший ее доцентом на своей кафедре. Однако, чутко уловив нагнетавшиеся сверху антисемитские настроения, молодая специалистка направила в ЦК ВКП(б) донос на своего благодетеля, уличив его в придании руководимой им кафедре «известного национального профиля». Вскоре приехала комиссия со Старой площади, и в начале 1945 года Нусинов был снят с работы. Такой результат окрылил Демешкан, которая, заявляя теперь, что ее поддерживают видные работники из ЦК, открыто стала проповедовать в институте антисемитские взгляды. В частности, она убеждала коллег в том, что в институте «орудует» «еврейская лавочка» и вообще «евреи хуже, чем фашизм», что «еврейская нация повредила русскому народу, так как они повинны в том, что захирело производство там, где они заполонили управленческий аппарат». Неоднократные попытки администрации и общественных организаций МГПИ как-то урезонить Демешкан только еще больше распаляли антисемитку, сетовавшую на то, что ее преследуют за правду. С каждым годом ее юдофобская агитация становилась все более вызывающей, а попытки «разоблачить антипатриотическую деятельность в институте троцкистско-бундовского охвостья» более масштабными. В мае 1948 года терпение руководства МГПИ наконец истощилось и оно, решив власть употребить, уволило Демешкан из института. И вот тогда та написала Сталину, упомянув среди прочих своих заслуг перед партией то, что ее «материал послужил основой для известной статьи Н. Тихонова в газете “Культура и жизнь”». Не надо обладать особой проницательностью, чтобы предугадать дальнейший ход событий. Как и следовало ожидать, Демешкан через какое-то время по указанию заместителя заведующего ОПиА ЦК Ф.М. Головенченко[765] была восстановлена на работе в МГПИ[766].
764
К тому же Тихонов в молодости был членом литературного содружества «Серапионовы братья», в которое входил и Зощенко.