Расследование «преступной деятельности еврейских националистов» было поручено следственной части по особо важным делам МГБ СССР, возглавлявшейся генерал-майором А.Г. Леоновым. Под руководством Абакумова он и его заместители — полковники М.Т. Лихачев и В.И. Комаров — внесли на первом этапе наибольший вклад в фабрикацию «дела ЕАК». Лихачев, например, имел обыкновение говорить подследственным: «Я сверну вам шеи, иначе мне снимут голову». Но особенно усердствовал Комаров, который пришел в «органы» в 1938 году, а спустя четыре года, в возрасте 26 лет, стал у Абакумова личным секретарем, что и предопределило в дальнейшем его стремительный карьерный взлет. О том, как относился этот интеллектуально примитивный человек к находившимся в его полной власти «еаковцам», дает представление его письмо Сталину от 18 февраля 1953 г., то есть в самый разгар «дела врачей», когда этот уже бывший следователь сам волей судьбы угодил за решетку:
«Дорогой товарищ Сталин!.. В коллективе следчасти хорошо знают, как я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал из них душу, требуя выдать свои вражеские дела и связи. Арестованные буквально дрожали передо мной, они боялись меня, как огня… Сам министр не вызывал у них того страха, который появлялся, когда допрашивал их лично я. Арестованные враги хорошо знали и ощущали на себе мою ненависть к ним, они видели во мне следователя, проводившего жесткую карательную линию по отношению к ним, и поэтому, как докладывали мне следователи, всяким путем старались избегнуть встречи со мной, не попасть ко мне на допрос…. Особенно я ненавидел и был беспощаден с еврейскими националистами, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов. За мою ненависть к ним не только арестованные, но и бывшие сотрудники МГБ СССР еврейской национальности считали меня антисемитом. В 1948 году я первый при допросах арестованных выявил, что еврейские националисты проявляют интерес к нашим руководителям партии, и в результате в дальнейшем вышли на Еврейский антифашистский комитет… Узнав о злодеяниях, совершенных еврейскими националистами, я наполнился еще большей злобой к ним и убедительно прошу Вас: дайте мне возможность со всей присущей мне ненавистью к врагам отомстить им за их злодеяния, за тот вред, который они причинили государству…»[1043].
Весь 1949 год в МГБ проводились интенсивные допросы и очные ставки арестованных по «делу ЕАК». Однако с начала 1950-го интерес к ним со стороны следственной части по особо важным делам заметно снизился. В это время Абакумов и его приспешники направили свою энергию на создание новой антисемитской мистификации — «дочернего» дела о шпионаже сионистов на Московском автомобильном заводе имени Сталина (подробнее об этом будет рассказано далее). Но главные силы Лубянки тогда были сконцентрированы на подготовке судебной расправы над А.Н. Вознесенским и другими арестованными партийными и государственными деятелями, принадлежавшими к так называемой ленинградской группе. До томившихся на Лубянке «еаковцев» просто не доходили руки. В марте им было официально объявлено об окончании следственных действий и предоставлена возможность ознакомиться с протоколами допросов. Чуть позже было решено вдвое сократить количество лиц, первоначально проходивших по «делу ЕАК» (с 30 до 15), выделив в отдельные производства следствия по Жемчужиной, Галкину, Соркину и другим фигурантам, судьбу которых решило потом Особое совещание.
Из всех «еаковцев» только Фефера продолжали вызывать на допросы. Его как ключевую фигуру по множеству находившихся тогда в производстве дел по еврейским националистам даже перевели из Внутренней тюрьмы МГБ СССР в так называемую «Особую тюрьму», созданную по указанию Сталина в феврале 1950 года и разместившуюся в отдельном блоке тюрьмы московского управления МВД (улица Матросская Тишина, 18). Руководство этим новоявленным изолятором партгосбезопасности[1044], где содержались узники, считавшиеся наиболее опасными политическими врагами режима («ленинградцы» и другие), осуществлялось Маленковым и Шкирятовым[1045].
1044
Подобные наглядные проявления сращивания структур партийной и государственной безопасности обычно свидетельствовали о начале крупной кампании политического террора в стране. Так было, скажем, в сентябре 1936 года, когда Н.И. Ежова назначили наркомом внутренних дел, «с оставлением его по совместительству секретарем ЦК ВКП(б) и председателем Комиссии партийного контроля с тем, чтобы девять десятых своего времени отдавал НКВД»[1644].
1045
Пихоя Р.Г. Указ. соч. — С. 80. Аргументы и факты. — 1993. — № 20. Некрасов В.Ф. Тринадцать “железных” наркомов. — М.: Версты, 1995. — С. 289–290.