Возвращаясь к сюжету о Московском литературном институте, думается, уместно будет упомянуть, что новым его директором стал уже знакомый читателю Д.А. Поликарпов, который, если верить известному анекдоту, в бытность оргсекретарем ССП (1944–1946 гг.) пожаловался однажды Сталину на «неуправляемых» писателей, на что получил следующую ироническую отповедь: «Извольте работать с теми, кто есть, других писателей у меня для вас нет». После «наведения порядка» в Литературном институте Поликарпова в июле 1951 года послали с такой же миссией руководить Московским государственным педагогическим институтом им. Ленина.
В созданной в стране системе надзора за средствами массовой информации и литературным процессом на одной из ключевых позиций находилось цензурное ведомство — Главлит, который тогдашний его начальник, официально именовавшийся уполномоченным Совета министров СССР по охране государственных и военных тайн в печати, К.К. Омельченко с гордостью называл «последней инстанцией государственного контроля на идеологическом фронте»[1218]. Возможно, поэтому ЦК, форсировавший с конца 40-х ужесточение цензуры в стране, принял меры к кадровому «укреплению» аппарата Главлита, что обернулось атакой на еврейские кадры этого ведомства. Еще в 1948–1949 годах МГБ «изъяло» оттуда за связь с ЕАК старшего цензора Я.М. Пайкина и преподавателя семинара цензоров Мосгорлита С.С. Гольдентрихта. Однако массированный характер чистка приобрела после того, как в сентябре 1950 года в ЦК поступил донос от некоего «доброжелателя». Тот сообщал, что цензурный аппарат заполонили евреи «прямые» и «косвенные» (скрывавшие свою национальную принадлежность). Анонимщика возмущало особенно то, что «предводитель» первых, Додзин, продолжал оставаться заместителем секретаря партийной организации Главлита, хотя когда-то цензурировал материалы, отправляемые «националистами» из ЕАК за границу. Доноситель провокационно вопрошал:
«Уж не является ли Главлит замаскированным филиалом Антифашистского еврейского комитета — окопавшегося шпионского гнезда предателей родины?».
В итоге в Главлит была направлена со Старой площади комиссия Агитпропа. Входившим в нее дотошным ревизорам вскоре удалось присовокупить к ранее собранному в ЦК компромату массу новых обличающих сотрудников Главлита фактов. Было установлено, в частности, что начальником отдела иностранной литературы работает М.В. Добросельская, близкая знакомая бывшего редактора «Московских новостей» М.М. Бородина, арестованного госбезопасностью, а руководителем группы по цензурированию англо-американской литературы является бывший член американской социалистической партии Болеславский, в 1913–1917 годах проживавший в США. Этот последний вместе с «разоблаченным бундовцем» Л.Я. Аронштамом в нарушение постановления ЦК от 14 сентября 1946 г. передавал в ЕАК без предварительной цензуры «контрреволюционные материалы» и «еврейскую сионистскую литературу», поступавшую из-за рубежа. Вследствие этого в открытом пользовании оказалась, в частности, «Книга путешествий» Д. Пинского (Варшава, 1938), «содержащая самую гнусную клевету на СССР и ГПУ». Но еще более подозрительными показались комиссии контакты, существовавшие до 1949 года между Лозовским и такими сотрудниками Главлита, как заместитель начальника П.С. Балашов (ранее работал заведующим отделом США в Совинформбюро) и старший цензор Эпштейн (арестован в 1950 г. как «троцкист»), который осуществлял контроль за печатной продукцией Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б). В итоге Омельченко обязали освободить от работы тех его подчиненных (а это на 90 % были евреи), кто «не внушил» комиссии «политического доверия»[1219].
Подверглась чистке и периферийная структура Главлита. 29 июля, например, на заседании ЦК КП(б) Белоруссии была отстранена от должности начальник республиканского Главлита Ф.И. Дадиомова, на которую возложили ответственность за то, что в библиотеках Минска по чьему-то недосмотру не изъяли книги Бергельсона, Маркиша, Фефера, Н.М. Голодеда, Н.Ф. Гикало и других «врагов народа». Кроме того, на Дадиомову, брат которой был репрессирован как троцкист, донесли, что накануне выборов в Верховный Совет СССР, состоявшихся в том же 50-м, она открыто возмущалась отсутствием евреев среди кандидатов в депутаты от Белоруссии, объясняя это антисемитскими настроениями в руководстве республики[1220].
Из двух господ, которым Главлит служил верой и правдой, — МГБ, в компетенции которого находился надзор за неразглашением в средствах массовой информации, книгах и брошюрах государственных и военных тайн, и ЦК ВКП(б), осуществлявшим идеологический контроль, — последний внес наибольший вклад в его кадровую перетряску. Причиной тому могло послужить недовольство партийной верхушки нерасторопностью и перестраховкой цензурной бюрократии, очень неуютно себя чувствовавшей при соприкосновении с идеологией, поскольку в этой сфере отсутствовали четкие и однозначные критерии, позволявшие определить, что можно публиковать, а что нет, и, самое главное, порой нельзя было спрятаться за параграф инструкции. К тому же ЦК осаждало немало охотников уличить чиновников Главлита в недостатке политической бдительности. В августе 1952 года в Агитпроп обратился, например, от ССП Фадеев, сетовавший на то, что в театрах и особенно на эстраде довольно широко исполнялись произведения 13 репрессированных авторов (Л.P. Шейнина, М.Б. Маклярского, Э.И. Рознера и др.), и обвинявший в этом «безобразии» Главлит, Комитет по делам искусств, а также Управление по охране авторских прав[1221], которое, оказывается, продолжало выплачивать гонорары родственникам арестованных за «контрреволюционную деятельность»[1222]. Поскольку подобные упреки в Агитпропе воспринимались как косвенная критика за недосмотр в подведомственной сфере, там, чтобы застраховать себя от возможного гнева вождя, был взят курс на максимальное ужесточение цензуры, причем повсюду — в издательствах, на радио, в театрах и т. д., следствием чего в отдельных случаях стали, как мы убедимся ниже, совершенно абсурдные запреты.
1221
Длительное время Всесоюзным управлением по охране авторских прав руководил Г. Хесин, который был арестован МГБ в 1950 году.