Однако вроде бы уже обреченный профессор отнюдь не думал сдаваться. 9 апреля он направил Сталину и Маленкову пространное письмо, в котором попытался обосновать марксистско-ленинскую правоверность своих философских взглядов, в том числе и собственной концепции о том, что идеология в социалистическом государстве строго детерминирована развитием экономического базиса[1283] и не обладает даже относительной самостоятельностью. Одновременно он настаивал на прекращении преследований и произвола, коим подвергся он и сотрудники его кафедры со стороны руководства философского факультета МГУ. С этой жалобой Маленков поручил разобраться Шепилову, обязав его через 10 дней доложить свои предложения секретариату ЦК. Однако дело было спущено на тормозах, и травля Белецкого продолжалась. Поэтому 12 июня тот вновь обратился к Сталину, сетуя на то, что его кафедра в течение двух с половиной месяцев «расчищается как гнездо космополитизма и антимарксизма». На сей раз реакция верхов была оперативной и действенной. Через два дня Белецкого вызвал в ЦК Шепилов и заверил, что вопрос о его снятии не стоит[1284].
С этого момента политический налет с интриги, предпринятой против Белецкого, постепенно стал сходить на нет, и она все больше приобретала характер затянувшейся склоки. В начале 1950-го беспокойный профессор вновь стал фрондировать против Александрова, который якобы сформировал на «философском фронте» «направление буржуазного объективизма, питаемого идеологией меньшевиствующего идеализма». Руководство факультета и Агитпроп ЦК тогда обратились к Суслову, жалуясь на «нездоровую обстановку» на факультете, который погрузился в пучину бесконечных выяснений отношений, причем не только между преподавателями, но и студентами, разделившимися на «белецкианцев» и «небелецкианцев». Но возмутителя конформистского спокойствия не тронули. И только в 1955 году Белецкого под благовидным предлогом выставили из университета, после чего он стал преподавать в Московском инженерно-экономическом институте[1285].
В общем, расправа над Белецким, Митиным и другими потенциальными «космополитами» в философии не состоялась и, очевидно, потому, что привела бы к усилению позиций Александрова. А это, надо полагать, не входило в планы Сталина, который не для того в 1947-м подверг его опале, чтобы спустя два года вновь сделать непререкаемым авторитетом в идеологической сфере. Для диктатора куда выгоднее было зыбкое равновесие и постоянное противоборство между несколькими группами ученых на «философском фронте». Поэтому Сталин, дистанцируясь от крайних позиций, решил опереться на некую «золотую середину» в советском философском истеблишменте. На роль такой межеумочной «третьей силы» вполне подходили Чесноков и «подстраховывающий» его из ЦК Ю. Жданов. Переметнувшись в начале антикосмополитической кампании на сторону Александрова, Чесноков, переборов вскоре провинциальную робость и обретя некоторую самостоятельность как главный редактор «Вопросов философии», решился на собственную игру. Все настойчивее и решительнее он стал подчеркивать свою особую роль Проводника официальной линии ЦК и лично Сталина в философской науке, стремясь убедить кремлевское руководство в том, что если Митин и Белецкий превратились в некий ходячий идейный антиквариат из 30-х годов, а время Александрова как пропагандиста-философа закончилось вскоре после войны, то его идеологическому потенциалу еще только предстоит раскрыться. Как и все маргиналы, получившие шанс сделать головокружительную карьеру, Чесноков не был особенно щепетилен в выборе средств борьбы. Он принялся исподтишка нападать то на «митинцев», критикуя их за ортодоксальный догматизм, то на «александровцев», инкриминируя им «академический объективизм». Причем и те и другие выставлялись им в глазах руководства как «зазнавшиеся вельможи», получившие в свое время «от партии высокие академические звания и не давшие ей и народу, начиная с середины 30-х годов, ни одной серьезной философской книги и не разработавшие ни одной важной проблемы марксистской теории»[1286].
1283
Александров и Чесноков, придерживавшиеся обратной точки зрения, называли это воззрение Белецкого «вульгаризаторской установкой».
1284
Там же. — Оп. 118. — Д. 369. — Л. 30–65. Д. 451. — Л. 55–56. Оп, 132. — Д. 222. — Л. 35–38.
1285
Там же. — Оп. 132. — Д. 382. — Л. 15–16, 25–28. Батыгин Г., Девятко И. Дело профессора З.Я. Белецкого // Свободная мысль. — 1993. — № 11. — С. 102.