Вот это «лыко» и было поставлено в «строку» обвинений против якобы протежировавшего Покровскому Трайнина, который, не выдержав грубых словесных издевательств, скончался летом 1949 года. После этого начались нападки на «представителей трайнинской космополитической школы». Такой ярлык был пришпилен тогда ко многим видным специалистам-правоведам еврейского происхождения, в том числе к М.А. Аржанову, И.Д. Левину, М.С. Строговичу (последнему инкриминировали низкопоклонство перед англо-американской юстицией и юриспруденцией), А.Н. Трайнину[1303]. Всех их рано или поздно выжили из Института права, с кафедр МГУ и юридических вузов. Особенно яростный характер имели нападки на однофамильца И.П. Трайнина, члена-корреспондента А.Н. Трайнина, руководившего сектором уголовного права. Интересно, что в 20-е годы он обосновал исходя из принципа «аналогий»[1304] возможность применения «уголовной репрессии» и при отсутствии «вины». После войны его вместе со Строговичем командировали в Нюрнберг в качестве консультанта советских представителей на процессе над 24 главными нацистскими преступниками. Симпатизировавший Трайнину Михоэлс, который привлек его вместе с Эренбургом к работе с материалами для «Черной книги», часто говаривал о нем: «Наш Арон держится героем». Потом Трайнину припомнили это, как, впрочем, и многое другое. Так, собирая компромат на ученого, в августе 1950 года в Агитпропе даже разыскали в архиве его статью за 1918 год в еженедельнике «Новый путь». Из нее были извлечены и направлены с соответствующим комментарием Суслову следующие строчки по поводу произошедшей тогда кончины известного адвоката и бывшего депутата 1 Государственной думы В.Р. Якубсона: «Владимир Романович верил в свой народ, верил в его прекрасную мечту о Сионе»[1305].
Примерно тогда же директор Института права Коровин[1306] доложил Маленкову как о значительном своем достижении то, что ему удалось довести в 1950-м долю принятых в аспирантуру евреев до 8 %, тогда как годом ранее таковая составляла 50 %. Похвастался он и тем, что «укрепил» кадровый состав института, назначив новым заведующим сектором теории государства и права Г.И. Федькина, возглавлявшего ранее главное управление юридическими вузами Министерства высшего образования СССР[1307].
Это было достойное того времени приобретение для института. Свой ярый антисемитизм Федькин проявил начиная с 1948 года, когда руководил Московским юридическим институтом. В этом вузе юдофобия достигла максимальной отметки после того, как в августе 1949 года его проверила комиссия Краснопресненского райкома партии, которая доложила в ЦК об «угрожающей» национальной структуре профессорско-преподавательского (74 русских, 56 евреев, 12 представителей других национальностей) и студенческо-аспирантского (1685 русских, 385 евреев, 55 украинцев и 188 представителей других национальностей) состава. Главная вина за такое «серьезное упущение» была возложена на бывшего директора Б.Я. Арсеньева (Лейбмана), который с 1901 по 1919 год состоял в меньшевистской партии. Вскоре Арсеньев, а также другие участники «группировки космополитов» — заведующий кафедрой политэкономии Я.И. Пеккер (в 30-х г. был помощником Лозовского в Профинтерне), заведующий кафедрой марксизма-ленинизма А.Л. Угрюмов (фамилия приемных родителей), заведующий криминалистической лабораторией Е.У. Зицер, доцент И.Б. Стерник — были уволены из института.
Отличившийся на «кадровом фронте» Федькин пошел «на повышение» в Минвуз СССР, а его преемником на посту директора Московского юридического института стал Ф.М. Бутов, который, будучи в 1944–1946 годах председателем бюро ЦК ВКП(б) по Молдавии, нес свою долю вины за поразивший эту республику послевоенный страшный голод. При нем, щеголявшем в велюровой шляпе и шерстяном двубортном костюме с брюками, заправленными в хромовые сапоги, антиеврейские гонения в институте еще более усилились. Это было торжество вульгарного провинциализма, от которого пострадали и русские интеллигенты, особенно те, кто выступил в защиту коллег еврейского происхождения: профессор А.А. Пионтковский, возглавлявший кафедру уголовного права, П.Г. Кожевникова, которая за свою позицию была смещена с поста секретаря партбюро института и др. Проверявшая в 1950 году Московский юридический институт комиссия отдела пропаганды и агитации ЦК всецело поддержала действия его администрации. Маленкову тогда было доложено, что «назрела острая необходимость оздоровления преподавательского состава за счет привлечения на работу в институт новых проверенных и растущих кадров и очищения института от преподавателей, не пригодных для работы по политическим и деловым качествам»[1308].
1304
См.: Трайнин А.Н. Уголовное право. Общая часть. (М., 1929. — С. 260–261). Опираясь на принцип «аналогий», советская Юстиция, например, на основании закона от 27 июня 1936 г. о запрещении абортов «обосновала» необходимость привлечения к уголовной ответственности лиц, совершавших обряд обрезания, который формально не считался преступлением.
1306
Однако несмотря на нарочитую демонстрацию верноподданничества старый интеллигент Коровин, получивший высшее образование еще до революции, не смог удержаться на посту директора. В 1952 году в ЦК из института пошли доносы, в которых он именовался «кадетом». Тогда же его сняли, заменив П.Е. Орловским, до того работавшим заместителем председателя Верховного суда СССР.
1308
Там же. — Оп. 118. — Д. 342. — Л. 99—104. Д. 768. — Л. 89–91. Д. 785. — Л. 71–86. Оп. 119. — Д. 102. — Л. 96, 101. Д. 284. — Л. 168. Д. 300. — Л. 98. Оп. 132. — Д. 221. — Л. 33–35. Д. 388. — Л. 11–84.