Вопрос об аресте Этингера руководство МГБ ставило перед Кремлем неоднократно: сначала в ноябре 1949-го, потом в апреле 1950-го. Однако Сталин удовлетворил просьбу Абакумова только незадолго до 18 ноября 1950 г., когда Этингера, собственно, и взяли под стражу. Препровожденному на Лубянку профессору предъявили обвинение в «клеветнических измышлениях» в адрес Щербакова и Маленкова, которых он по «оперативным данным» считал главными вдохновителями и организаторами политики государственного антисемитизма в стране. Месяцем ранее взяли под стражу пасынка профессора — Я.Я. Этингера (Ситермана), от которого потребовали дать показания против приемного отца. А 16 июля 1951 г. в тюрьму МГБ доставили жену Я.Г. Этингера Р.К. Викторову, которую заставили подтвердить, что ее муж и сын регулярно слушали антисоветские радиопередачи Би-би-си и «Голоса Америки».
Первоначально в ходе следствия вопрос о «вредительском лечении» руководителей коммунистической партии и советского государства не возникал. Этингеру инкриминировали исключительно буржуазный национализм, но это обвинение тот решительно отрицал, настаивая на обоснованности и правомерности своих, с точки зрения госбезопасности, «преступных разговоров» о притеснении евреев в СССР. Тогда 5 января 1951 г. не желавшего «признаваться» профессора перевели в Лефортовскую тюрьму и поместили в сырую камеру, в которую к тому же нагнетался холод. Эта пытка, как и рассчитывал уже знакомый читателю подполковник следственной части по особо важным делам Рюмин, который вел дело Этингера, должна была заставить его жертву дать нужные ему показания. Добившись в конце концов своего, Рюмин направил Абакумову список «единомышленников Этингера, еврейских националистов, высказывающих недовольство советской властью и распространяющих клевету на национальную политику ВКП(б) и Советского государства». В него вошли заведующий кафедрой медицинской химии 1-го ММИ профессор Б.И. Збарский, профессор Центрального института усовершенствования врачей М.С. Вовси, заведующий кафедрой хирургии 2-го ММИ B.C. Левит, заведующий кафедрой общей хирургии Медицинского института РСФСР И.Л. Фаерман, заведующий отделением Института тропических болезней Ш.Д. Мошковский, заведующий лабораторией Института морфологии АМН СССР Я.Л. Рапопорт, директор Эндокринного института Н.А. Шерешевский, директор Клиники лечебного питания АМН СССР М.И. Певзнер, ассистент клиники 2-го ММИ Я.И. Мазель, заведующий терапевтическим отделением одной из московских районных больниц Н.Л. Вильк, заведующий отделением Института туберкулеза С.Е. Незлин, директор акушерско-гинекологической клиники И.Л. Брауде, доцент клиники 2-го ММИ М.М. Авербах, главный врач 1-й Градской больницы А.Б. Топчан, директора различных клиник Л.И. Фогельсон, Э.М. Гельштейн, В.Л. Эйнис. Всех их вскоре изгнали с работы, а некоторых потом арестовали[1406].
2 марта, не выдержав следственного прессинга, Этингер внезапно скончался в тюрьме от, как было сказано в акте о смерти, «паралича сердца». К этому времени Рюмин по собственной инициативе успел выжать из своего подследственного и «признание» в том, что тот заведомо неправильным «вредительским» лечением способствовал в 1945 году смерти секретаря ЦК Щербакова[1407]. Эта версия выглядела настолько вздорной и надуманной, что Абакумов с самого начала решительно отверг ее, предчувствуя, какие непредсказуемые последствия она способна вызвать, если о ней будет доложено болезненно подозрительному Сталину. Будучи человеком малообразованным и от природы прямолинейным, шеф госбезопасности опасался подобного авантюризма, предпочитая иметь дело с предельно упрощенными, хотя и грубо сколоченными сценариями. Зная, что Сталин определил буржуазный национализм как злейшего врага Советского государства, Абакумов считал, что в качестве руководителя «вооруженного отряда партии» он должен прежде всего безжалостно бороться с действительными и мнимыми приверженцами этой идеологии, будь то, к примеру, вооруженные отряды украинских националистов или еврейская интеллектуальная элита — хранительница культуры и традиций своего народа. Но из-за своей психологической примитивности он не уловил того нюанса, что Сталин, да и частично аппарат ЦК, давно уже зараженные антисемитизмом, объявили тайную войну не только носителям национальной идеи, но и связанной с ними узами общего происхождения ассимилированной части еврейства. Причем, как показала кампания борьбы с космополитизмом 1949 года, эта связь устанавливалась властями совершенно произвольно и умозрительно. Рюмин же, сам махровый антисемит и к тому же авантюрист, был куда более изощрен в этих тонкостях настроений в верхах. Как уже было сказано выше, 2 июля 1951 г. он через Маленкова направил Сталину письмо, в котором обвинил Абакумова среди прочего в том, что тот наложил запрет на расследование сообщенных Этингером «фактов о вредительском лечении» Щербакова и, чтобы похерить их, распорядился содержать подследственного в заведомо опасных для здоровья условиях, чем умышленно довел его до смерти. Тем самым, заключал Рюмин, Абакумов «заглушил дело террориста Этингера, нанеся серьезный ущерб интересам государства».
1407
Соперничавший с Щербаковым Хрущев так впоследствии пересказал мнения своих кремлевских соратников о причине смерти нелюбимого им секретаря ЦК, МК и МГК ВКП(б), перенесшего в декабре 1944 года инфаркт миокарда и умершего 10 мая 1945 г.: «Кончил он (Щербаков. — Авт.) печально. Берия тогда правильно говорил, что Щербаков умер потому, что страшно много пил. Опился и помер. Сталин, правда, говорил другое: что дураком был — стал уже выздоравливать, а потом не послушал предостережения врачей и умер ночью, когда позволил себе излишества с женой». Однако по официальной версии, смерть Щербакова произошла вследствие того, что он с согласия врачей Р.И. Рыжикова и Г.А. Каджардузова 8 и 9 мая совершил продолжительные и утомительные поездки из подмосковного санатория «Барвиха» в столицу, где любовался иллюминацией и праздновал День Победы. В 1952 году оба этих врача будут арестованы. Рыжикова, работавшего заместителем директора по медицинской части правительственного санатория в Барвихе, доставят на Лубянку 15 февраля. Припугнув Рыжикова арестом жены и детей, старший следователь полковник В.Н. Гаркуша заставит его не только признать свою вину в умышленном сокращении жизни Щербакова, но и заодно покаяться в преступной халатности, выразившейся в запоздалом диагностировании рака желудка у партийного идеолога Е.М. Ярославского, который умер в декабре 1943 года.