Следует особо отметить, что при Сталине, да и в последующие годы качество лечения высшей сановной бюрократии, входившей в так называемую особую группу медицинского обслуживания, было далеко не идеальным. Как ни парадоксально, но в ЛСУК, в котором концентрировались сливки отечественной медицины, врачебные ошибки не были редкостью. Воистину в уродливо организованном обществе порокам подвержены все его звенья, и здравоохранение, пусть даже элитарное, не составляло исключения из этого правила, В знаменитой «Кремлевке», как и повсюду, наличествовала созданная «органами» атмосфера всеобщей слежки и доносительства, витал мертвящий дух чиновной иерархичности, корпоративности, круговой поруки. Трудно признать нормальным положение, когда на попечении каждого из обремененных многочисленными должностями профессоров ЛСУК[1415] находились подчас десятки высокопоставленных пациентов. И неудивительно, что при таких условиях лечение порой превращалась в свою противоположность.
Конечно, никто из врачей, разумеется, не преследовал «вредительских» целей. Сталин же с его явно болезненным к концу жизни мировосприятием считал каждую врачебную ошибку умышленным преступлением, усматривая коварный умысел там, где его никогда не было. Со своей стороны, «органы» не могли и не пытались развеять подобные заблуждения «хозяина», а, наоборот, старались подкрепить их «фактически», фабрикуя все новые и новые «дела».
Очередной фиктивный «заговор» как раз и породила болезнь Жданова, в борьбе с которой номенклатурная медицина, на ее несчастье, продемонстрировала свою неэффективность. Несмотря на тяжесть заболевания, требовавшего постоянного контроля, в течение трех недель, начиная с 7 августа, у секретаря ЦК не снимались электрокардиограммы. Лечащий врач Майоров вместо того, чтобы организовать правильный уход и надлежащее лечение, передоверил все медицинской сестре, а сам часами занимался рыбной ловлей. В итоге 27 августа Жданову опять стало плохо. На следующий день на Валдай вновь вылетели профессора Егоров, Виноградов и Василенко, захватившие с собой на сей раз для снятия электрокардиограммы Тимашук (вместо врача Карпай, которая находилась в это время в отпуске). Проведя обследование, Тимашук установила «инфаркт миокарда в области передней стенки левого желудочка и межжелудочковой перегородки». Но ее мнение, противоречившее точке зрения профессоров-консультантов, последние сочли ошибочным и настояли на том, чтобы она переписала свое заключению в соответствии с ранее поставленным ими диагнозом: «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни». Однако 29 августа у Жданова, которому Егоров[1416] и лечащий врач разрешили вставать с постели, гулять в парке и смотреть кино, вновь случился сердечный приступ. Тогда Тимашук, страшась ответственности, которую могли возложить на нее в случае смерти Жданова, потребовала установления для больного строгого постельного режима. Одновременно она решила сообщить о своем первоначальном диагнозе начальнику главного управления охраны МГБ СССР Н.С. Власику, что и сделала, передав ему письмо через личного охранника Жданова А.М. Белова. Заключение Тимашук вместе с приложенными к нему листками кардиографии попало к Абакумову, и тот его вручил 30 августа Сталину. А на следующий день Жданов умер.
1 сентября газеты и радио с «великим прискорбием» известили советский народ о смерти «верного ученика и соратника великого Сталина», последовавшей «от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких». Письмо же Тимашук тогда так и осталось без последствий. Подозрительный и обычно скорый на расправу Сталин почему-то на сей раз не стал проводить расследования, хотя на то были более чем веские основания, а собственноручной резолюцией распорядился отправить письмо Тимашук в архив. Возможно, он счел информацию, исходившую от рядового врача, малоубедительной, тем более что она опровергалась мнением маститых кремлевских медиков, которым он тогда еще доверял. Да и смерть своего соратника, который (вместе со стоявшей за ним так называемой ленинградской группой) уже какое-то время находился в опале, Сталин скорее всего воспринял без особого сожаления.
1415
Скажем, Виноградов, будучи до 1951 года главным терапевтом Кремлевской больницы, а потом штатным профессором-консультантом, одновременно заведовал кафедрой в 1-м ММИ, был главным редактором журнала «Терапевтический архив», заведующим электрографическим отделением Института терапии АМН СССР и занимал ряд других должностей.
1416
28 августа Егоров записал в историю болезни Жданова: «Рекомендовано… увеличивать движение, с 1 сентября разрешить поездки на машине, 9 сентября решить вопрос о поездке в Москву».