Можно сказать, что Сталин умер вовремя, ибо в ядерный век его единоличная диктатура превратилась в анахронизм. Наследовавшая власть бюрократия, не желая более быть уподобленной податливой глине в железных руках диктатора-демиурга и ратуя в душе за режим номенклатурной олигархии, провозгласила лозунг коллективности руководства, которому в общем-то и следовала вплоть до крушения коммунизма и распада СССР. Но и это правление несло на себе каинову печать государственного антисемитизма, хотя он и был водворен в узкие рамки строго регламентированной негласной политики, не позволявшей провоцировать такие крупномасштабные пропагандистские и полицейско-репрессивные акции, которые имели место в недалеком прошлом (борьба с «космополитами», «дело ЕАК», «дело врачей»). К тому же, новое советское руководство приняло кардинальные меры к укрощению подпитывавшего антисемитизм великорусского шовинизма и в связи с этим отказалось от национально-государственной доктрины «старшего брата», заменив ее сусловско-брежневской редакцией концепции советского народа, рассматриваемого теперь в качестве «новой исторической, социальной и интернациональной общности людей», возникшей на основе «юридического и фактического равенства всех наций и народностей СССР». Тем самым по государственному антисемитизму был нанесен ощутимый, хотя и не смертельный удар. Если в последние годы правления Сталина эта политика была чем-то сродни разгоравшемуся пламени, то при Хрущеве и Брежневе, когда ее в значительной мере «притушили», она, подобно незримому торфяному пожару, лишь чадила и тлела. Располагая в «застойный» период ограниченными внутренними ресурсами самовоспроизводства, официальный антисемитизм как никогда ранее был взаимосвязан в эти годы с ходом внешнеполитического процесса, особенно на Ближнем Востоке и потому чаще всего рядился в тогу антисионизма.
В отличие от госантисемитизма, другое наследие Сталина — политика «коренизации кадров» в национальных республиках продолжала усиливаться и после его смерти, что не могло не стимулировать на окраинах империи центробежных тенденций, обусловивших в конечном счете развал многонационального коммунистического государств. Случилось это в начале 90-х. Тогда канула в Лету держава, которая хоть и занимала отведенную ей историей естественную геополитическую нишу, но в отсутствие сильного лидера и фактически лишившись из-за слабости центра административно-военной и идеологической скреп (те, собственно, и обеспечивали по преимуществу ее целостность), утратила жизнеспособность. Другими словами, крах Советского Союза произошел потому, что он представлял собой, по сути, империю старого типа, которая, будучи созданной авторитарным владыкой, строила свое могущество главным образом на силе штыков и бюрократии. Возможно, поэтому СССР и оказался в проигрыше в навязанном ему соревновании с империей нового типа в лице США, которые, будучи стабильной демократией, сумели ради достижения гегемонии в мире не только постоянно наращивать и обновлять свой военно-промышленный потенциал, но и развернуть глобальную культурно-пропагандистскую и экономико-технологическую экспансию.
Причем конечное поражение красной империи можно было предсказать еще в самом начале холодной войны, когда на вызов, брошенный американцами, этими крестоносцами глобализации мира, Сталин ответил истеричной кампанией борьбы с космополитизмом. Гонения, которым советский вождь подверг тогда евреев, свидетельствовали о том, что он воспринимал этот народ в качестве своеобразного живого фермента, бродильного вещества, закваски, используемой будто бы американцами для получения отвечающего их гегемонистским амбициям «человеческого материала». Возможно, из-за подобных страхов Сталин и посвятил последние годы жизни в основном тому, чтобы максимально изолировать подвластную ему страну от внешнего мира, и прежде всего от Запада. Тем самым как бы попытался отвратить ее от того позитивного пути развития в духе европеизации, на который та вступила еще во времена Петра Великого.