— Да, пожалуй. — Бейтс кивнул, скорее себе, и по-крокодильи улыбнулся. — Я предвкушаю наше дельнейшее сотрудничество, миссис Флетчер. Очень приятно будет вести дела со столь проницательной представительницей слабого пола. Даже если я не верю ни одному вашему слову.
Остаток утра Мириам потратила на покупку одежды. Это было выматывающее, утомительное мероприятие. Здесь не было ни универмагов, ни розничных фирменных магазинов: каждый предмет одежды следовало покупать у отдельного поставщика, и большая часть платья требовала подгонки и переделки. Нельзя сказать, что Мириам была в восторге от своих находок.
— Почему модную одежду неизменно разрабатывают таким образом, что люди в ней отвратительно выглядят или неуютно чувствуют себя? — пробормотала она в свой микрофон после похода к многочисленным модисткам и корсетницам. — Придется перейти на спортивные бюстгальтеры и шорты, если только я смогу переправить сюда все это, — проворчала она. Тем не менее она все-таки сумела найти пару вполне приличных костюмов для выхода и полный вечерний комплект.
В шесть вечера она в сгущающемся мраке добралась до лавки Бергесона и нырнула туда. Магазин был открыт, но пуст. Она потратила добрую минуту, постукивая носком ботинка и почти беззвучно насвистывая, прежде чем из глубины появился Эрасмус.
— А, это вы, — встревоженно сказал он. — Вот. — Он протянул ей конверт.
Мириам взяла его, открыла — и перестала свистеть.
— Чем это вызвано? — спросила она, крепко сжимая бумагу.
У Бергесона дернулась щека.
— Я получил лучшую цену, чем рассчитывал вначале, — сказал он. — На мой взгляд, лучше сейчас предоставить вам больше выгоду — в расчете на дальнейшее сотрудничество.
Мириам слегка расслабилась.
— Понимаю. — Она аккуратно убрала конверт в карман жакета. Пять десятифунтовых бумажек было больше, чем она надеялась выколотить из него страхом. — А ваш посредник в состоянии реализовать большее количество слитков? — спросила она, неожиданно меняя планы.
— Полагаю, что да. — Его лицо было унылым и усталым. — У меня появилось несколько мыслей для обсуждения.
— Я могу понять и это, — негромко сказала она. Пятьдесят фунтов здесь были эквивалентны сумме примерно между тремя и семью тысячами долларов у нее дома. Золото было дорогим, это признак наличия спроса, и что это подсказывало ей? Ничего хорошего. — Так какова же каша ситуация? Вы доверяете Бейтсу?
— Почти — до тех пор, пока могу поставить его в тупик, — признался Эрасмус. — Он мне не попутчик.
— Попутчик. — Она кивнула, как бы в ответ собственным мыслям. — Вы марксист?
— Да, он был величайшим толкователем моих убеждений, этот Маркс, — сказал Бергесон негромко, но со страстью. — Я верю в естественные права человека, перед которыми равны все, и мужчины, и женщины; в демократию; в свободу. Свободу действий, свободу коммерции, свободу веры, точно так же, как старина Карл. За что его и повесили.
— Там, откуда явилась я, он пришел к совершенно другим выводам, — сухо заметила Мириам, — впрочем, его начальные условия были иными. Так вы собираетесь закрыть магазин и рассказать мне, что вас беспокоит?
— Да. — Он сходил и перевернул табличку на дверях, затем запер дверь на засов. — Сюда, в заднюю часть, если не возражаете.
— После вас. — Мириам последовала за ним по узкому коридору, стены которого были сплошь в небольших нишах, как для корреспонденции на почте. В каждой нише пылились пакеты из коричневой бумаги, все с печальными ярлыками с датой выкупа из залога — кладбище мемориальных досок-закладок в катакомбах ростовщичества. Она опустила руку в правый карман и судорожно сжала небольшой пистолет, а сердце колотилось так, что от напряжения готово было выпрыгнуть из груди.
— Вы не можете быть провокатором из полиции, — бросил он через плечо. — С одной стороны, вы не слишком торговались из-за слитка. А с другой, допустили слишком много непростительных промахов. Но я не был уверен, что вы в своем уме, пока вы не показали мне тот сложный механизм и не оставили книгу. — Он сделал шаг в сторону, в нишу с пролетом деревянных ступеней, ведущих вниз. — Такую историю не придумал бы человек с больным рассудком — уж очень дорого. Даже заметки издателя! А качество бумаги! И шрифт. — Он остановился у подножия лестницы и глуповато уставился на нее снизу вверх, одной рукой держась за опорный столбик. — А вдобавок карманный киномограф. И вот я думаю: или вы настоящая, или я сумасшедший, — произнес он загробным голосом.