В те далекие времена, когда Амброз Мейрик еще только готовился стать взрослым мужчиной, четверо мальчиков "с воодушевлением работали" в большом доме. Их комнаты размещались в отдаленных углах, на расстоянии друг от друга и, как казалось, подальше от всех остальных. Комната Мейрика была самой изолированной из всех и в то же время самой удобной зимой, так как находилась над кухней, в левой стороне усадьбы. Эта часть дома, скрытая от дороги ветвями огромного кедра, была построена позже из серого камня георгианской эпохи[159], и именно здесь, в одной из меблированных комнат для трех или четырех человек, расположенных над кухней и служебными помещениями, жил Амброз. Он хотел бы, чтобы его дни были такими же спокойными и уединенными, как и ночи. Он любил смотреть па тени, появляющиеся у кровати летним утром; ветви кедра были густыми, а плющу позволялось виться вокруг стекол окна, поэтому свет, проникавший в комнату сквозь темные ветви и завитки плюща, был тусклым и зеленоватым.
К тому же после десяти вечера мальчик каждую ночь мог чувствовать себя в безопасности в этом своем убежище. Снова и снова мистер Хорбери наносил неожиданные ночные визиты, чтобы проверить, выключен ли свет: но, к счастью, полы и лестницы в Старой усадьбе рассохлись и оповещали о приближении непрошеного гостя скрипом, похожим на пистолетные выстрелы, даже если очень стараться идти бесшумно. Таким образом, Амброз всегда слышал приближение учителя и успевал погасить и спрятать под кровать свечу в маленьком подсвечнике (который надежно прикрывал пламя со всех сторон, дабы ни один лучик света не мог просочиться из-под двери). Обслюнявленный палец тушил огонь так, чтобы нельзя было почувствовать запах погашенного огарка: во избежание появления подозрительных жирных пятен на постельном белье доставать свечу из-под кровати нужно было очень аккуратно. Но все получалось отлично, так что достаточно редкие визиты старого Хорбери не представляли для Амброза опасности.
Итак, той ночью, когда злоба из-за побоев все еще терзала тело, хотя и перестала уже беспокоить разум, Амброз, вместо того, чтобы согласно правилам школы отправиться в постель, уселся на сундук, пытаясь найти разгадку в неразберихе хаотичных фантазий и собственного тщеславия. Он снял одежду и накрыл свое ноющее тело покрывалом, а через некоторое время, задув казенную парафиновую лампу, зажег свечу, уже готовый к первому предупреждающему скрипу ступенек и к тому, чтобы, погасив свет, нырнуть в постель.
Поначалу мысли Амброза были слишком разрозненными. Он сожалел, что ему пришлось обидеть бессовестного хвастуна Пелли и подвергнуть опасности зрение Роусона, ударив беднягу тяжелым томом словаря! Это было странно, ибо за последние пару лет Амброз претерпел слишком много обид от этих двух юных апачей. Пелли не отличался злобностью: он был глуп и невероятно силен, а великая Система частных забытых школ, благодаря культу достойных поступков, и решила его в одного из отменных среднестатистических болванов, которых Мейрик позже постоянно высмеивал. Пелли, всей вероятности (его судьба не была прослежена), пошел в армию и устраивал своим более разумным, но кротким поденным адскую жизнь. Где-нибудь в Индии он удачно "притаился" в ожидании горных племен, вооруженных мушкетами семнадцатого столетия и несколькими варварскими ножами; возможно, он был одним из очевидцев той "Встречи держав", что так ярко описана мистером Киплингом. Получив звание капитана, Пелли сражался с отменной храбростью в Южной Африке, завоевав Крест Виктории за спасение раненого рядового с риском для собственной жизни, но в конце концов завел свои войска в ловушку, расставленную старым фермером, которую даже кролик со средним интеллектом унюхал бы заранее и обошел стороной.
Что касается Роусона, то Амброз, сожалевший, что так грубо с ним обошелся, ничего хорошего сказать о нем не мог, хотя и хвалил его за тактичность. Роусон стал капелланом при епископе Дочестера, на дочери которого, Эмели, и женился.
159
Георгианская эпоха — эпоха правления королей Георга I (1714–1727), Георга II (1727–1760) и Георга III (1760–1811).