В нем не осталось и следа от плохого предчувствия. На самом деле я сильно бы удивился, если бы заметил нечто подобное. Правда, Хорбери сказал мне, что некоторое время назад он предполагал существование некой группы заговорщиков против него. "А. и X., Б. и И., М. и Н., и, я думаю, 3. были в ней, — сказал он, называя кое-кого из учителей. — Они завистливы, и, полагаю, хотят все усложнить, насколько им это удастся. По они трусы, и я не верю, что кто-нибудь из них, за исключением разве что М., не предпочтет покорность, или даже раболепство, когда дойдет до дела. Я собираюсь сократить штат". И Хорбери рассказал мне о своем намерении избавить школу от подобных предательских элементов. "Совет поддержит меня, я знаю, — добавил он, — но мы должны попытаться избежать лишних разногласий", — и Хорбери изложил мне план того, как можно удалить этих учителе!!. "Па нашем корабле не будет нерешительных офицеров", — декларировал он, и я искренне соглашался с ним.
Возможно, Хорбери недооценивал силу оппозиции, с которой так слабо боролся; возможно, он в корне неверно представлял себе ситуацию. Хорбери, естественно, рассматривал назначение, как свершившийся факт. В том же были убеждены и все, кто что-либо знал о Люптоне и Великом служителе.
Я никогда не забуду день, когда пришло известие. Хорбери весело завтракал, просматривал письма, делал заметки и строил свои грандиозные планы. Я на время оставил его, чтобы ненадолго сбросить груз постоянного напряжения, и бродил туда-сюда по прекрасному саду Старой усадьбы, размышляя о том, как отнесутся подчиненные к шефу, который, будучи очень энергичным человеком, ожидает того же и от них. Я присоединился к Хорбери через час, найдя его в кабинете, где он как обычно был занят — "завален снегом", по его собственному выражению, или горами бумаги корреспонденции.
Хорбери радушно кивнул мне и указал на кресло, а спустя несколько минут пришла служанка с письмом. Она объяснила, что только что нашла его в холле. Я взял книгу и начал читать. И лишь звук, подобный стону от невыносимой боли, вернул меня к реальности, заставив взглянуть на Хорбери с удивлением, даже с опаской. Я был поражен видом моего старо го друга: мертвенно бледное лицо, широко раскрытые глаза, устремленные в пустоту, а выражение лица было и вовсе ужасным — самым ужасным, какое я когда-либо видел. Не могу описать этот взгляд. В нем сквозили агония горя и отчаяния, блеск безмерного удивления, страх, как при приближении смерти, да плюс к тому — самая свирепая и самая жгучая ярость, какую только можно вообразить на человеческом лице. Хорбери сжимал в руке письмо. Я боялся двинуться или произнести хотя бы слово.
Прошло целых пять минут, прежде чем к нему вернулось самообладание. Хорбери с трудом приходил в себя, на него было страшно смотреть: такая тяжелая борьба отражалась на его лице. Мой друг объяснил мне дрожащим и неровным от шока голосом, что он получил очень плохие новости: большая сумма денег, необходимая для исполнения его проектов, была растрачена некоей недобросовестной личностью, и теперь он просто не знает, что делать.
Хорбери не выглядел расстроенным, или даже пораженным, когда позже пришла телеграмма, перечеркнувшая цель его жизни — чужак захватил власть в его любимом Люптоне. Хорбери шептал, что теперь это не имеет для него никакого значения. С тех пор он никогда больше не поднимал головы.
Это — отрывок из книги "Джордж Хорбери: воспоминания", которая была написана доктором Вудом для узкого круга друзей и тайно напечатана в маленькой типографии тиражом в сто пятьдесят экземпляров. Автору казалось, что он объяснил в своем кратком вступлении причину столь маленького тиража. Он считал, что необходимо ограничить круг читателей теми, кто либо лично знал Хорбери, либо очень интересовался его работой, ведь в своих воспоминаниях Вуд касался вопросов, которые вряд ли могли войти в книгу, предназначенную для широкой публики.
Фрагмент, процитированный здесь, интересен по двум причинам. Во-первых, он показывает, что Хорбери ничего не подозревал о событиях, происходивших все четыре года перед отставкой Чессона, а во-вторых, что он совершенно неверно истолковал те немногие слабые знаки внимания, которые были ему оказаны. Хорбери собирался уничтожить нескольких мрачных стражей, когда под его ногами везде были расставлены ловушки! Но еще любопытнее другое. Из рассказа Вуда видно, какой ужасный эффект произвело на Хорбери письмо, полученное за несколько часов до роковой телеграммы с решением совета. "Позже в тот же день" — говорится в "Воспоминаниях"; на самом же деле, последнее заседание совета Люптона, проходившее в отеле Маршалла на Албемарль-стрит началось в половине двенадцатого и не окончилось к без четверти двум. Невероятно и то, что решение Совета могло достичь Старой усадьбы раньше пятнадцати минут третьего, тогда как письмо, найденное в холле, было прочитано Хорбери до десяти утра: время завтрака в Старой усадьбе неизменно — восемь часов.